– Я НЕ хотел бы в начале беседы задавать вопросы. Предоставляю вас самому себе – говорите все, что вам приходит в голову. Свободно ассоциируйте. Вперед!
– Я бы посоветовал относиться к нашей прессе с известной долей юмора. Например, если верить всему, что пишут о знаменитостях, об известных людях, о тех или иных событиях, можно лишиться рассудка.
(По-видимому, свободного ассоциирования не было, лишь некая психологическая защита. – Прим. Рамиля Гарифуллина.)
– Практика показывает: если у человека нет чувства юмора, то вероятность наличия психопатологии у него выше. Поэтому чувство юмора – признак здорового человека. Не так ли?
(Задаю этот вопрос потому, что некоторые юмористы имеют чувство юмора для профессии, но не для собственной радости.)
– Честно говоря, не задумывался над этой темой. Психологам виднее.
(Первый из моих пациентов, который уважительно отнесся к моей профессии. На протяжении всего сеанса я буду чувствовать это уважение со стороны пациента. Именно поэтому я не устану.)
Но часто бывает так: здоровый человек убежден, что у него шикарное чувство юмора, а на самом деле это, мягко говоря, преувеличение. Чувство юмора – тонкая штука. У каждого свое понятие, что смешно, а что плоско. Если твои остроты пользуются успехом хотя бы у небольшого количества людей, значит, у тебя чувство юмора есть.
– Если вы как профессионал выходите с установкой вызвать смех, но этого не происходит, вы неврвничаете?
– Все аудитории очень разные. Есть залы «легкие». С первых секунд они твои. Есть – безумно «тяжелые», долго раскачиваются. Конечно, бывает чувство, что сделал все что мог, но не получилось. К тому же у каждого зала своя энергетика. Мой любимый пример – ДК «Алюминщик». Оказывается, он построен на месте бывшего кладбища, вот энергетика и плохая. Зал начинает давить.
– Вы сказали, что есть залы, которые нужно успокаивать.
– Бывает такая психологическая ситуация, когда я вижу, что люди «пересмеялись». В таких аудиториях я делаю больше лирических пауз, рассказываю самые убойные номера лишь через некоторое время, чтобы не «добить» зрителя до конца. В первый раз я столкнулся с этим много лет тому назад, когда только начинал карьеру. Шел концерт в Павловском Посаде. После четвертого номера публика хохотала так, как никогда не хохочут в конце двухчасового концерта. Но я еще не знал, что это плохо. Потом все резко прекратилось, и с пятого номера было ощущение, как будто концерт только начался.
(Мой пациент вновь переживает, вспоминая эту ситуацию.)
Я очень растерялся, но со временем освоился. Недаром говорят, разговорному жанру нельзя научить. Это сплошная практика на сцене. Ты падаешь, встаешь, идешь дальше.
(Я почувствовал в этом физически хрупком пациенте способность падать и вставать – терпение и волю.)
Кроме того, в 2000 г. я целый год выступал с Михаилом Задорновым. Мы проехали по всей России, Украине, Прибалтике. Из-за кулис я подсмотрел практически все его концерты. И понял: эта проблема существует у всех артистов, в том числе и у Задорнова. У него я учился тактике «владения» залом. Он гениальный шоумен!
– Вы рассказали о психологической усталости вашей аудитории. А сами не «перегораете»? Бывает такое, когда сам уже пуст, а еще надо вести концерт?
– Конечно, бывает. Во-первых, каждый раз выходишь на сцену в разном состоянии. Я обычный человек. Могу чувствовать себя не очень хорошо, может быть ужасное настроение. Прозвучит банально, но публика лечит. Я думал раньше, что это бравада. Но потом стал замечать: иногда нет настроения, а выходишь на сцену и видишь людей, которые пришли ради тебя, и в этот момент забываешь о своих проблемах. В волнах человеческой любви становится легко.
(Выход на сцену в прямом смысле для многих артистов – наркотический процесс. Это хорошая зависимость, но до поры до времени. Если артиста лишают сцены, то возникают депрессии, которые часто пытаются компенсировать алкоголем.)
Иногда даже ждешь этих концертов. Они как терапия, которая помогает. Бывают и неприятные моменты, когда тебя просквозило, и возникают проблемы с голосом. Для меня это самое страшное. Пока, слава Богу, таких случаев было всего два.
– Надеюсь, у вас нет хронической гипертонии? Вы не курите и не пьете. Это так?
– Не курю. Могу позволить себе бокал вина за ужином.
(Дальнейший психоанализ показал, что у пациента нет алкогольной зависимости.)
– Вы говорите, есть такой прием – можно вылечиться благодаря аудитории. Например, Ян Арлазоров спускается в зал и трогает зрителей. А вы?
– Общение с залом было придумано еще до Яна Арлазорова.
(Я почувствовал в моем пациенте проявление подсознательного конкурентного инстинкта.)
Считаю, должен быть номер живого общения. У меня такой номер есть. Называется «Анна Каренина». Выбираю женщину из зала, приглашаю на сцену и разыгрываю вместе с ней последнюю сцену из «Анны Карениной». Этот номер проходит «на ура», особенно в небольших городах. Интересно наблюдать, как человек из зала ведет себя на сцене. Зрители видят, что это не подставная утка.
И вообще, я потихоньку прихожу именно к общению с залом, так как монолог в чистом виде начинает устаревать. Количество экспромтов должно расти. Появилась даже новая модель – «стенд ап комеди», когда юморист общается с публикой, задает вопросы, тут же реагирует на ответы.
– Есть такой психопатологический феномен, как клоуномания. Вы испытываете ощущение, что нужно постоянно кого-то смешить, или это происходит только на сцене?
– Таких ощущений не испытываю, иначе давно был бы в психушке. Кто-то верно подметил, что юмористы – люди в жизни мрачные и угрюмые.
(Пациент, видимо, говорит о себе. Действительно, согласно Глену Вильсону – психологу артистической деятельности, – значительный процент клоунов и комиков кончали самоубийством или спивались.)
Это, конечно, не совсем так, но отчасти – правда.
(Пациент опять говорит о себе, и я понимаю, что он бывает разный. Мне захотелось разобраться – есть ли в нем склонность к хронической депрессии).
В жизни я экономлю силы для сцены. Если хочется шутить, то только в определенной компании, для определенных людей. Например, зовут в гости или после концерта организаторы приглашают в ресторан на ужин. Там сидит целая куча их родственников, и все ждут, что будет продолжение концерта. Но мне этого не надо!
(Мой пациент немного возмутился.)
Во-первых, устал, во-вторых, стесняюсь незнакомых людей. Я точно не страдаю этой формой психологического расстройства. Шучу вне сцены, только когда мне хочется.
– Вы сказали, что юмористы – люди мрачные. К тому же немало случаев самоубийств среди них. Понятно, что порой бывает опустошение после концерта. Что это за состояние, долго ли оно длится, и как вы из него выходите?
– Не назову это опустошением. Если концерт хороший и ты собой доволен, то это приятная усталость, не более. Но полного опустошения, чтобы после концерта прийти в гримерку и почувствовать, что навалилась депрессия, у меня не было.
(Практика показывает, что депрессия начинается не сразу после прекращения потребления «наркотика» – сцены).
– Есть такое явление, как идиотский смех. Иногда он бывает у наркоманов. Иногда у молодежи, смеющейся не по делу.
– Очень часто бывает, что в зале находятся 2–3 неадекватных товарища. Они начинают либо орать с места, либо хохочут невпопад. Практика показывает, что если ты ему ответишь остро – публика это воспримет. Но уже на второй, на третий раз приходится потихонечку «зажиматься» – назревает конфликт. То же самое происходит с мобильными телефонами. Или вдруг заплачет ребенок – это полностью сбивает. А с неадекватными товарищами способ борьбы только один. Например, Михаил Задорнов особо с ними не церемонится. Он говорит: «Встаньте, выйдите из зала, я вам верну деньги за концерт. Я вам не только двойную цену дам, вы зайдите за кулисы, мы вам еще нальем и потом отпустим».
– И люди понимают ситуацию и подчиняются просьбе?
– Только в приличных залах, таких как в Петербурге, Москве. У нас, как правило, есть два-три дежурных, которые неприметно находятся в зале. Если они видят пьяного, несколько секунд – и могут выставить из зала. К сожалению, так бывает только в хороших столичных залах. В провинции, увы, такого нет. Но там есть директор, организатор, который дежурит за кулисами. Я даю ему незаметный знак, не прерывая концерт. Он тут же спускается и что-то решает с нарушителем.
– В психотерапии есть такой метод, как смехотерапия. Человеку дают установку смеяться во время гипноза. Это своего рода психоз. Не правда ли?
– У меня был такой случай. Выступал на так называемом заказном концерте в зале «Россия». На вопрос – кто в зале – ответили, что какая-то компания празднует день рождения. Слышу за кулисами: стоит какой-то рев. Когда объявляли очередного артиста, зал вставал, скандировал. Так же бурно встретили и меня. После каждой шутки вскакивали, хлопали над головой. Потом я понял: скорее всего, это какая-то финансовая пирамида. Люди находились как будто под гипнозом. Это походило на выступление американских проповедников, когда зал неистовствует. Конечно, было приятно, но с другой стороны – немного страшновато, потому что я понимал: публика неуправляемая.
(И все-таки я не сдержался и решил дать совет, хотя делаю это редко. Пациент всегда должен сам выбрать линию поведения.)
– Нам нужно быть объективным к аудитории. Там наверняка есть немало таких, кто особенно склонен к различным внушениям. Нужно всегда это учитывать.
– Это понятно. В зале в среднем сидит 700–800 человек. Все они очень разные. Есть зрители, которые совсем не улыбаются. Поэтому я не очень люблю, когда в зале относительно светло и ты видишь лица. Лучше, когда совсем темно. Возникает такое чувство, что ты общаешься с одним человеком. Вот он – сидит где-то в темноте. У него семьсот голов, и в каждой свой мозг. Он реагирует на шутки. А когда видишь прямо перед собой в дорогом партере товарища в пиджаке с лицом чиновника, и зал ухохатывается, а он сидит молча (с томным лицом и смотрит тебе в глаза), – приятного мало. Стараюсь не обращать на него внимания. Хотя есть артисты, которые начинают работать только на него, пытаются его достать. Но если человек по жизни не смеется, что теперь сделаешь?
Все знают писателя-сатирика Семена Альтова. Так вот, как-то мы ехали с ним в поезде, и я ему рассказывал анекдоты. Думал – выкинусь из окна: рассмешить его просто невозможно. В то же время рассмешить Лиона Измайлова, Михаила Задорнова очень легко.
– А вас рассмешить легко?
– Да, я тоже смешливый человек.
– Известно – когда смеется ведущий-юморист, это не всегда весело. Но часто бывает наоборот. Например, Альтов очень серьезен, и это вызывает смех. Были такие случаи, когда юморист смеялся сам, и это вызывало смех?
– Конечно. Здесь существует несколько приемов. Каменное лицо, трубка, остроумные мысли – это одна ситуация. Когда Евгений Петросян читал безумно смешной монолог сантехника, он решил себя немножко обезопасить. Читал с листа и хохотал над теми или иными репризами вместе с залом. То есть он не отделял себя от зала. Задорнов тоже любит такой прием. Например, говорит, говорит и перед самой репризой заявляет: ой, я не знаю, что с вами сейчас будет! Все это «нагревает» финал, и публика бурно реагирует. Но это артистические приемчики, не более того.
– Да, магию смеха лучше не раскрывать. А вообще, у меня складывается впечатление, что человек, который может вызывать смех, – это добрый человек.
– Среди юмористов есть всякие: и хорошие, и плохие. Тем не менее, выходя на сцену, и те и другие имеют успех.
– Итак, смехотерапия помогает и, по сути, является психотерапией. Зачем ходить к психотерапевту – сходи на Дроботенко и получишь ответы на все вопросы и изменишь отношение ко многим проблемам. Правильно?
(Задаю этот вопрос с пожеланием читателям, чтобы ваши психические проблемы были такого уровня, что снимались бы одним сеансом юмориста, но, увы, это бывает нечасто.)
– Не могу сказать, что человек получит ответы на все вопросы. Дело в том, что, особенно в последнее время, наш жанр перестает быть социально значимым. Он стал обыкновенным жанром развлечений. Мы не воспитываем публику. Люди приходят, чтобы отдохнуть, отвлечься от своих проблем. И уходят с отличным настроением. Это все, чего мы добиваемся. Необязательно поднимать какие-то проблемы, связанные с пьянством или плохой работой транспорта. Это же можно сделать все ненавязчиво, в шутливой форме. Сейчас – море информации! Зачем еще и нам об этом талдычить? Поэтому мы развлекаем.
– На сеансе психоанализа иллюзионист Амаяк Акопян рассказал мне свой чисто профессиональный сон. Он выходит на сцену, а не заряжен фокусами! Но ему же заранее нужно все заталкивать в карманы, чтобы это потом вылетало.
– Практически всем такие сны снятся. Например, грядет какое-то ответственное выступление. У меня были бенефисы в зале «Россия». Конечно, это очень напряженное дело, к которому нужно тщательно подготовиться. И естественно, накануне я засыпал с тревожной мыслью: все ли получится. Естественно, мне снились сны только на эту тему: у меня во время съемки отрубается микрофон, я начинаю бегать, искать его. Потом вдруг не срабатывает какой-то механизм, и все летит насмарку! Плохо спишь, просыпаешься по нескольку раз.
(Психоанализ показал, что это сновидение говорит об аккуратности и собранности моего пациента.)
– Бывало во сне, что зрители не смеялись?
– Нет. Меня это не волнует в жизни, поэтому и не снится. Я думаю, сон – это проекция того, что было за день. Если, например, утром я улетаю в другой город, иногда снится, что я опаздываю на поезд или на самолет. Это совершенно нормально.
МНЕ не удалось справиться с психологическим переносом на моего пациента, как на того самого Сергея Дроботенко, который смешит по телевизору. Я часто был в плену этого переноса. Поэтому мне не совсем удалось почувствовать личность моего пациента вне его профессии. Позднее я осознал для себя, почему мне не захотелось лезть и углубляться в данную личность. Было интереснее разобраться в структуре магии юмора, которую излучает со сцены мой пациент. Кроме того, на протяжении всего сеанса я почему-то все время чувствовал, что разговариваю со своим коллегой.