— ЧТО вы чувствуете сейчас? Беспокойство? Ведь любой сеанс психологического анализа – это всегда нагрузка.
— Нет, я не переживаю. На Западе выходила книжка одного косметического хирурга, в которой автор рассказывал, где, что и как подтягивалось на лицах Клаудии Шиффер, Стинга, Брюса Уиллиса, Николь Кидман... Звезды возмутились, начались суды, но в итоге иски были отозваны.
(По-видимому, пациент, сам того не осознавая, таким образом выражает свое будущее сопротивление, в замаскированной форме намекая психологу на то, что сеанс должен пройти аккуратно, без негативных последствий. – Примечание Рамиля Гарифуллина)
— Я надеюсь, у нас дело до такого не дойдет. Спасибо, что согласились на сеанс.
— Ну, давайте… давайте.
— То, что вы первый миллионер Советского Союза, знают все. А вот что бы о вас могли рассказать ваши вещи? Это такой прием в классической психологии – охарактеризовать самого себя через предметы.
— Хорошо… Письменный стол, конечно, вначале заметил бы мою неаккуратность.
— Что бы он вам сказал?
— «Я хочу другого хозяина».
— Ваш письменный стол ругался бы с вами?
— Нет… Он был бы сдержан и сказал, что ему все нравится: и работа его хозяина, и те долгие часы по субботам-воскресеньям, что хозяин за ним проводит… «Но, — сказал бы стол, — мне не нравится, что он меня держит таким неприбранным. Но когда он, крайне редко, наводит порядок, я просто весь сияю и радуюсь».
— Какой еще предмет мог бы рассказать о вашей психической сущности?
— Меня легко раскрыть моими любимыми предметами – рыболовными снастями, спиннингами. Они бы поспорили со столом (Смеется). И сказали бы: «А с нами хозяин аккуратен. Он нас бережно кладет в футляр, в ларчик… часто рассматривает. Переживает, когда ломается удочка… Часто ездит на Птичий рынок, в разные магазины – наша семья растет».
— Хорошо… А что бы о вас рассказали деньги?
— Они бы сказали: «Артем Михайлович, мы вам так легко даемся, а вы нас не цените. Мы не видим вас, так как вы живете в России. Когда мы вдруг появляемся, то вы нас не щадите, вы нас тратите, пытаясь заплатить за всех друзей во всех ресторанах. Тратите нас, не считая, на своего сына, хотя могли бы – на себя. Но мы не скучаем, потому что мы тратимся моментально, динамично, быстро…»
— И все-таки, какой бы предмет раскрыл бы вас лучше всего?
— Я живу в съемной квартире, все предметы вокруг меня как бы временные. Увы… Поэтому единственное, о чем бы они роптали, что, дескать, у него вечно нет времени убирать квартиру и мы всегда в пыли.
(Пациенту не удалось раскрыть себя через предметы. Может сложиться впечатление, что он отвлекается на несущественные или благородные стороны своей личности. Это не так. У пациента действительно нет предметов, к которым он был бы сильно привязан и которые могли бы его глубоко раскрыть. Пациент мобилен и убегает от предметов настолько быстро, что они не успевают о нем что-либо узнать. Даже деньги. Складывается впечатление, что пациент убегает сам от себя — настолько, что уже не может понять, кто он на самом деле.)
— ПО-ВИДИМОМУ, вы занимаетесь сразу многим, но по верхам. У вас есть страх глубокого проникновения в какую-то сферу?
— Ничего подобного. (Защита отрицанием.) Просто я вывожу проект на новый уровень, и дальше мне уже не интересно. Здесь вы правы.
— Вот видите. Фигаро здесь, Фигаро там… Не интересно довести до конца?
— Одну блестящую идею ради другой оставить невозможно. Бросить жалко, а времени не хватает.
— Такой аппетит. Все — на поднос, и все я съем!
— Согласен. Но по-другому жить я не смогу.
— Вы музыкант, играющий одновременно на нескольких инструментах?
— Был такой музыкант, который не доверял играть никому свою музыку. Я, скорее, такой.
— В чем заключается основная ваша жизненная мотивация: удовольствие, всемогущество или смысл?
— Мною движут две силы, и векторы их чаще всего совпадают: творчество и предпринимательство.
— А может быть, смысл?
— Смысл? Не думаю. Радость творчества, она может быть и бессмысленна. Еще мною движет интерес к совместной деятельности с людьми, которые придумали что-то невероятное. Например, мы сейчас придумываем, как спасти Америку от торнадо. В этом нет большого смысла, потому что вряд ли удастся внедрить. Но это интересно…
(Пациент, сам того не замечая, обнажает свой страх глубокого погружения в проблему, которой занимается. Утверждает, что работает не ради решения проблемы, а ради творчества. В результате радость от творчества будет получена, а проблема так и останется неразрешенной. А может, пациент сопротивляется, чтобы не назвать свою главную мотивацию – заработать на страхе и конъюнктуре?)
— Когда занимаетесь творчеством, у вас нет подсознательного желания доказать, что вы самый лучший? Доказать кому-то из прошлого?
— Нет даже близко. Я никому ничего не доказываю.
(Явная защита отрицанием, так как это противоречит фундаментальному психоаналитическому принципу: личность всегда есть продукт прошлого.)
Я верю людям, которые приносят мне самые сумасшедшие идеи, очень быстро становлюсь их сторонником. И сам придумываю...
— Отец как к вам относился? Принижал, недооценивал?
— Обо мне говорила бабушка…
(Защита дезориентацией и игнорированием вопроса.)
«…умная голова дураку досталась». В том смысле, что я никогда не пытался достичь конкретных результатов: благополучия или выгадать себе пользу. Карьеру сделать, в конце концов. Отец у меня был лидером – в компании, большом коллективе.
— И он своим лидерством блокировал вашу инициативу? Именно поэтому вы испытываете желание быть самым лучшим? Голос отца что вам говорит?
— «Хорошо… Люблю тебя…» Ну не такими фразами, но… Отец и сам придумывал невероятные идеи.
— Это передалось вам по наследству?
— Абсолютно верно. Наверное, влияние родителей есть, потому что в детстве формируется человек, характер…
(Защита интеллектуализацией)
— ВЫ жили под давлением отца?
— А что такое лидер в семье? Он кричал, орал. Ворчал. Руководил. И все слушались. Я занимался музыкой, писал стихи. В пять лет я садился за рояль и сочинял сонаты, в двенадцать я их играл, не зная нот. А в это время отец с матерью ругались в другой комнате. Страшно он орал. А мама была такая мягкая, нежная. Они развелись. Больше времени я проводил у мамы.
Потом я был капитаном КВН в школе, комсоргом курса… Но мне всегда неприятно было быть лидером.
— Вы отца одновременно и любили, и ненавидели. Правильно?
— Ненависти не было, я пытался быть справедливым. Ну да, отец заставлял меня становиться физиком. Я вырос в стае, где был лев. И когда льва не стало…
— Вы повторяете в своей жизни линию отца?
— Нет. Иногда бываю строг с сыном. Я даже думаю: какой же я диктатор! Но, с другой стороны, парня надо воспитывать…
(По-видимому, в психике пациента постоянно существует противоречие: с одной стороны, он не желает быть лидером, но с другой, всеми своими действиями доказывает, что он лучший. Может, в этом причина его огромного желания публичных выступлений и стремления к власти?)
— Вам присущ «комплекс власти»?
— Комплекс власти — тяжелая штука. Я же был во власти несколько раз. Когда теряешь место депутата, не переизбираешься, наступает ощущение полного краха. Это как наркотик. Сидишь «на игле» популярности, и вдруг тебя перестают воспринимать…
— Это не мания величия?
— Нет. Опьянение от публичности. Я стал известным после этого моего поступка с партийными взносами. Но тогда мы делали это не из соображений публичности, а из чистого расчета…
— А желание телеэфира?
— Да… Это испытывает любой, кто приходит во власть. Он считает, что все должны его слушать. Представьте, что стало бы с Жириновским, если бы завтра все перестали ждать, что он скажет? Я не представляю, как сейчас живет Билл Клинтон или как себя чувствует Ельцин.
— Была ломка?
— Как после наркотика.
— Кто вам «ставил капельницы»?
— Время…
— Вы спускались в мир безвластия, пытались найти другие ценности, но они вас не радовали… как наркомана.
— Да… С кем бы вы не поговорили, все испытывают то же самое. Да, я страдаю комплексом публичности, но я не хотел бы никем управлять.
(Складывается впечатление, что пациент хочет управлять не людьми, а аплодисментами публики.)
Но когда публичность утрачивается, я подспудно предпринимаю попытки ее приобрести. Поэтому пытался стать членом Общественной палаты. Но меня не избрали, забаллотировали, там надо было платить большие взятки. Если бы я прошел, то стал бы заместителем Велихова… Я бы уже на телевидении что-нибудь комментировал. А так – продолжаю выступать на радио, пишу статьи в журналы. Все это – та же тяга к публичности.
— МАНИЯМИ и зависимостями никакими не страдали?
— Нет…
— Рыбалкоманией?
— Ну какая это мания? Я играл в казино. Был период, когда делать было нечего.
— То есть игромании у вас нет?
— Нет.
— Потому что есть трудомания и творчество?
— Верно. Я прошел огонь, воду и медные трубы, а они все звучат и тянут за собой. Например, я сейчас буду поднимать сокровища Екатерины Второй, которые затоплены у берегов Финляндии. И это будет шумная пиар-акция. Но есть вещи, по поводу которых мне плевать, как на них прореагируют массы. Сейчас я занимаюсь водородным генератором – вовсе не для того, чтобы на первых полосах появились статьи обо мне.
— Потом, после смерти? Посмертная слава?
— Да никто и не вспомнит. Я просто хочу, чтобы этот генератор заработал. Это даже не я изобрел, я просто поддерживаю изобретателя.
— А какие сны вам снятся?
— Я их не помню… Все забываю. Честное слово.
(Забывание сновидений указывает на борьбу пациента с разоблачением его бессознательного.)
— И все-таки попробуйте вспомнить хотя бы один. Я обещаю вам, что мы не будем его анализировать.
— Был детский сон… В детском саду… Мне было лет пять… Очень нравилась одна девочка, я к ней потом ходил на день рожденья. Мне снилось, что мы с ней в кольчугах сидим на конях… Как на картине «Три богатыря» Васнецова… Я был периодически влюблен. Этих девочек я помню… У меня это было и в младшей группе, и в старшей, и в первом классе, во втором, в третьем…
— Бессонница бывает? Как вы спите? С улыбкой на лице?
— Нормальный у меня сон. Потому что я его регулирую. У меня есть генератор. Он позволяет нормально спать. Это генератор малых полей, сейчас я вам его покажу… Реальный прибор, разработанный нанотехнологами: позволяет заснуть и встать абсолютно бодрым. Я его кладу под подушку – и все дела. Еще он, например, меняет вкус водки.
— Получается, если бы у вас этого прибора не было, то вы бы страдали бессонницей?
— Нет… Были у меня бессонницы – пару раз. Один раз на Западе мошенники кинули на семь с половиной миллионов долларов. Не спал, представлял некупленные «мерседесы» и все такое... И гигантское желание уничтожить этого мошенника… Нет, я бессонницей не страдаю, просто не спал во время стрессов.
— ЭРОТИЧЕСКИЕ сны снятся часто?
— Бывают, наверное.
— Ладно, с этими снами. А есть у вас фантазия, которая периодически возвращается?
— У меня была мечта, которую я осуществил, – ловить рыбу на реке Амазонка. Она сбылась – я счастлив.
— Сейчас у вас есть мечта, подобная той, про Амазонку?
— Нет. Я и так очень интересно живу.
(Действительно, в зрелом возрасте мечты уходят либо от понимания их неосуществимости, либо от того, что жизнь превращается в реализованную мечту. Именно это мы и наблюдаем у пациента. По-видимому, он живет, как в хорошем сне.)
Сознание мое занято креативной работой. Я создаю генератор водорода, знаю, как победить ураган Катрина в Карибском бассейне, устроить дождь в Сафаре. Я занимаюсь нанотехнологией, новой физикой, хочу построить Сафари-парк. У меня просто нет места для мечты.
— Как вы снимаете стрессы?
— Стресс я не снимаю, я просто тупо жду момента, когда он пройдет. Переживаю, мучаюсь иногда, злюсь. Лечусь временем.
— Может, физические нагрузки?
— Нет, это стресс не снимает. Я прочитал одну книжку по психологии — о том, как жить счастливо. Она меня и выводила из стрессов: когда преследовали бандиты, когда мне пришлось дважды эмигрировать из страны, чтобы не сесть в тюрьму...
— А может, вы выдумали, что вас преследуют, как того «неуловимого Джо, «которого никто не ловит»?
— Нет. Были уголовные дела, наезды. Такое не выдумывается.
— А сейчас вы испытываете беспричинный стресс или невроз?
— Нет. Потому что сейчас – тьфу, тьфу, тьфу — нормальная жизнь. Конечно, у меня есть какие-то недуги в 56 лет. Почки иногда болят. Но я научился заниматься самолечением. А вот прибор, который нормализует давление.
— Я обратил внимание, у вас на руках и на пальцах какие-то необыкновенные кольца и браслеты. Целительные, судя по всему. Кольцо на пальце от давления, генератор от бессонницы. А браслет от чего?
— Для увеличения адреналина в крови. Для повышения работоспособности. Мне это очень нужно.
— Хочется верить, что это все не туфта, не плацебо-эффект. Может, вы просто легко внушаемый человек?
— Мне ничего невозможно внушить. Я, как физик, сначала должен понять механизм действия.
— И физики бывают внушаемыми.
— Мне нельзя продать китайское средство, сделанное из дерьма. Я даже в церковь стал ходить после того, как мне объяснили, как действует религия на человека. Объяснили, что такое добро и зло, – как физику.
— Кем вы были для своей супруги: сыном, отцом, братом?
— Ни тем, ни другим.
— Иного нет.
— Удивительно. Я относился к жене… как к дочери.
— А она кого бы в вас хотела видеть? Может быть, сынишку?
— Она по гороскопу была Стрелец, умная…
— Эта неопределенность в ролях не стала вашей семейной проблемой?
— По-видимому… У меня было много жен, в первый раз я женился в 18 лет. Мы говорим о той, с которой я прожил 16 лет. Других я уже и не помню.
Я искал себе партнера, а не мать или дочь. Человека с такими же интересами. Меня ужасно раздражало, что она, как только стала моей женой, перестала ловить со мной рыбу.
— Фрейд здесь отдыхает. Работает Юнг. Вы искали свою половинку, свою внутреннюю женщину – аниму, свою женскую подсознательную сторону в вашей мужской психике.
— Чем старше я становлюсь, тем меньше мне хочется тратить время на женщин. Поэтому я их покупаю. Не стыжусь этого. Это не проблема сейчас в любой стране мира.
— Вы были долго за границей. «Синдромом эмиграции» не страдали?
— У меня была стопроцентная ностальгия, когда я уехал.
— Как это выражалось?
— Не распаковывал чемоданы – «потому что мы приехали на время». Игнорировал просьбы жены купить дом или квартиру – «лучше снимать, все равно вернемся». Я не хотел становиться частью их общества, а моя жена делала все наоборот – заводила английских подруг, изучала английский. Я же говорил с англичанами, как грузин по-русски.
— У вас не было мыслей о суициде?
— Не.. не… не было.
— Вы были в эмиграции в Англии, а там такие низкие депрессивные серые облака…
— Это заблуждение. В Лондоне всегда солнышко светит. И вообще я в эмиграции весь мир объездил.
— От ностальгии как лечились?
— Очень просто. Когда я вернулся в 93-м, то понял, что страны, о которой я вспоминал, уже нет. Здесь тогда в людей стреляли, дикий капитализм. И это меня от «синдрома эмиграции» абсолютно излечило.
— В одну и ту же реку два раза не войдешь. Исчез объект ностальгии.
— Верно. Отец моего друга излечился по-другому. Он уезжал в 70-е и вырвался в 90-е обратно. Приехал и увидел, что все его ровесники умерли. Все. И ностальгия прошла.
У нас нет будущего… Будущего нет, потому что оно никому неизвестно. Можно сидеть и планировать надолго вперед, а назавтра умереть. Прямо от вас могу выйти и умереть. Надо жить тем, что сейчас.
— А сейчас тоска, депрессия бывает?
— Что это такое?
— Побольше бы таких пациентов, как вы, и психологи вообще останутся без работы. Вы человек, у которого нет серьезных психологических проблем. На этом мы сегодня закончим.
В конце сеанса, с целью психотерапевтического внушения, мне захотелось сказать своему пациенту, что он «пионер во всем», «он первый», «даже первый на этой кушетке». Хотелось сказать это потому, что он этого не услышал от тех, от кого когда-то хотел бы услышать.