Автор-исполнитель Александр ВАСИЛЬЕВ собрал рок-группу «Сплин» в далёком 1994 году, в 25 лет. Название коллектива звучит нарочито по-петербургски. Вспомним «Евгения Онегина»: «Недуг, которого причину давно бы отыскать пора, подобный 'английскому сплину, короче: русская хандра…»
Группа встала в один ряд со «старшими наставниками» – отечественными рок-легендами 80-х. «Англо-русский словарь», «Орбит без сахара», «Выхода нет», «Остаёмся зимовать», «Моё сердце», «Новые люди» и другие песни «Сплина» получили всероссийскую известность. Со временем коллектив перестал записывать хиты прежней величины и превратился в экспериментальную группу «не для всех». Кто-то из слушателей принял это за слабость, кто-то – за силу. Как бы то ни было, популярности «Сплину» по-прежнему не занимать.
- Раз уж вы считаете себя в первую очередь литератором, то начнём с литературы. Однажды вам довелось повстречаться с Пелевиным…
– Да, мы встретились у Бориса Гребенщикова. Удалось даже побеседовать. Я восхищаюсь этим писателем.
– Не считаете ли вы его тотальный сарказм этаким бегством от реальности, панцирем?
– Люди все разные. Кто-то в атаку идёт, а кто-то в панцире сидит. У Пелевина хороший взгляд на вещи, на мир – он сразу начинает стебаться, с первой секунды, без предисловий. И подбирает для этого самые необычные формулировки и самый резкий угол зрения, поэтому его всегда интересно читать.
– А за поэтами современными следите?
– Слежу, но их столько, что я не запоминаю имён. В целом создаётся впечатление, что есть небольшой перекос в сторону музыки. Её много, а текста мало. Мне лично не хватает. Поэтому приходится самому писать длинные развёрнутые тексты.
– В песне «Череп и кости» в вашем новом альбоме слова «Боже» и «Господи» идут в одном ряду с потребительской лексикой: «сотовый», «деньги на карту», «селфи» (фотографирование самого себя. – «АН»). «Господи, а можно, я сделаю с Тобой селфи, чтобы всех атеистов загнать в кусты?»
– Да! В этом и есть XXI век! Такова современная молитва.
– Значит, поэт сегодня спускается вниз к слушателю и прибегает к бытовой лексике, чтобы тот понимал его?
– Это ошибка. Поэт не должен забираться наверх и быть над слушателями, он должен быть среди них. Мы выстраиваем горизонталь власти, а не вертикаль. Если поэт сверху, то он давит на всех, и это неправильно. Обязанности должны быть распределены между людьми поровну, и никто ни на кого не должен давить. И в этом XXI век.
– О вертикали. Лет пять назад вы читали на концертах своё стихотворение «Мы пилим бюджет»: «Мы пилим мосты, эстакады, компании, скважины, трубы. Стараемся тихо пилить, но бывают и трупы…» Почему это стихотворение так и не стало песней?
– Оно хорошо звучало как стих между песнями, чтобы расслабить зал. Такая микропауза литературная. Я не представляю, на какую мелодию или на какой ритм можно положить этот текст, поэтому он и остался стихом.
– Стоит ли ещё ждать от вас подобных остросоциальных текстов?
– Они в запасах лежат. Я хотел обнародовать что-нибудь перед альбомом, но передумал. Возможно, обнародую к Новому году стих «Последний день Помпеи».
– Это ваша принципиальная позиция – не выпускать остросоциальных песен?
– Мне неохота выпускать остросоциальные песни, потому что они умирают на следующий день. Сегодня все посмеялись, а завтра это выглядит глупо – уже никто не помнит повода. Лучше писать о вечных вещах, чем о сиюминутных.
– По-моему, «Мы пилим бюджет» – как раз вечная тема. К сожалению.
– Да, эта тема вечная.
– «Покуда мне голодно – значит, мне весело», – спели вы в 20 лет. Прибегаете ли вы к «денежным диетам» для поднятия настроения?
– Именно так и есть. Мы делаем перерывы между гастролями, чтобы побыть дома и посочинять. Обязательно нужны паузы. Самая интересная жизнь – это жизнь на грани нуля.
– Стало быть, вы рады финансовому кризису. Он зацепил всех артистов…
– В нашем случае всё наоборот. Публики на наших концертах не только не убавилось, но и прибавилось. В финансовый кризис у людей нет денег на крупные покупки – квартиры, автомобили. И поэтому они охотнее тратятся на другие вещи – проводят время с пользой и интересом.
– Вы первый артист, который говорит нам такое. Видимо, у вас специфическая аудитория.
– Мы не живём по законам шоу-бизнеса, вот в чём дело. Мы по другим законам живём.
– По каким?
– Ты пишешь не популярную песню, а вечную песню. Вот и всё. Вот такой подход.
– Одно другому не мешает. Раньше вы писали очень популярные песни, суперхиты. Когда интервьюер сравнил ваше нынешнее творчество с альбомом «Фонарь под глазом» 1997 года, вы ему сказали: «Сотри его на хрен!»
– (Смеётся.) Наверное, я сказал: «Сожги его на хрен…»
– Нет, речь шла, видимо, о цифровом формате, ну да неважно. Вы почему так реагируете? Вас достали сравнениями нынешнего «Сплина» с тем самым «Сплином»?
– Нет. Дело в том, что прошлая работа – это прошлая работа. Ты её давным-давно пережил, и тебя должно интересовать будущее. Если ты слишком много копаешься в прошлом, то будущего у тебя нет. Внутренняя сущность никуда не девается. Меняются окантовка, аранжировка, но сущность остаётся прежней.
– Если бы вместо тех суперхитовых альбомов вы написали то, что пишете сейчас…
– Об этом бесполезно говорить. Если бы да кабы…
– …стал бы «Сплин» так известен и востребован?
– Да мне всё равно. Всё равно. У меня вот «Ключ к шифру» лежит (показывает на новый альбом «Сплина») – вот это для меня имеет смысл на сегодняшний день. А что там было 20 лет назад – какая разница?
– «Кто ненавидит войну, тот в плену. Из двух великих культур я хочу сделать одну», – сказано в вашей песне-утопии «Англо-русский словарь» 1997 года. Сегодня трудно мирить людей?
– Никто никого не мирит. Достаточно того, что ты сам не создаёшь никакого конфликта и что любая твоя песня способствует примирению, а не конфликту. Вот что важно сегодня.
– А как, по-вашему, достичь мира во всём мире? Как можно разоружиться, если на международной арене каждый подозревает другого в агрессивных намерениях?
– Так устроена Вселенная. По сути, мы живём не только по людским земным законам, но ещё и по космическим. А в космосе нет демократии. Там есть крупное небесное тело, которое заставляет десятки других крутиться вокруг него. И собственно, на Земле происходит то же самое. К большому миру здесь приведёт только большая война.
– Значит, люди бессильны?
– В чём суть разума? Именно в том, чтобы превзойти эти космические законы.
– И вы верите, что это возможно?
–Ну, это объективные вещи. Раз люди создали в своё время Лигу Наций и пытаются навести мир на планете, хотя бы такими первыми попытками, то, значит, есть тенденция к этому. Значит, разум сильнее космических законов.
– Вы говорили, что не любите олигархов, но играете на корпоративах в крупных компаниях, потому что вас там слушают обычные люди…
– Я не знаю, кто там из них олигарх – на них же не написано. Я вижу, что мы заиграли – и народ к сцене как ломанулся… Значит, всё в порядке. Везде работают молодые и красивые люди.
– Вы могли бы отказаться играть на каком-нибудь мероприятии перед какими-нибудь людьми?
– Наверное, да. Да. Если я чувствую, что наше выступление там неуместно.
– Неуместно по эстетическим соображениям?
– По любым. По любым соображениям. Если чувствуем, что мы где-то не смотримся, – мы туда не едем.
– Алексей Кортнев, например, не играет на частных вечеринках госслужащих, поскольку сомневается в их источниках дохода…
– Я в этом даже не разбираюсь. У меня совершенно другого рода интуиция.
– Есть такой анекдот. Приходит Саша Васильев к БГ и говорит: «Я понял, о чём твоя песня!» И начинает рассказывать. А БГ молча слушает, кивает и думает: «Я так и знал, я так и знал!» Всегда ли рок-поэзия поддаётся расшифровке?
– Да, конечно, всегда есть основная мысль, основной посыл. Эту мысль всегда можно вычленить и сказать, о чём песня. Если человек чувствует эту мысль, понимает её, расшифровывает – значит, у него есть ключ к шифру. А вот для постороннего человека это будет просто какая-то непонятная вещь. То есть в каком-то смысле песни пишутся для своих. Для людей с определённым образованием, с определённым чувством юмора, с определённым IQ.
– Вы говорили, что Питер – особый город, не имеющий отношения к России. Не утрируете?
– Я имею в виду исключительно менталитет. Это город из Европы, а не из России. Он с этой целью и строился. Это, собственно, главная мысль Петра. Он ненавидел бородатую Россию в лаптях. Съездил в Европу, увидел, как люди живут, и решил показать всей России, как должно быть на самом деле. Конечно, в нас (в петербуржцах. – «АН») больше свободы.
– Мы любим спрашивать питерцев: что вы испытываете за своих земляков у руля сегодняшнего Российского государства – гордость или стыд?
– Ни то, ни другое. Так сложились обстоятельства. Россией управляли ребята из разных мест – из Ставрополья, из Грузии, ещё из Симбирска был парень один, лысый такой, с бородкой, – до сих пор закопать его в землю не могут. Теперь пришла пора питерских. Никакой закономерности тут нет, это не более чем совпадение.
– В новом альбоме у вас есть слова: «Если Ярило нет, то тогда – могила» (Ярило – славянский бог солнца. – «АН»). Как считаете, сегодня у нашего народа есть Ярило, вера в будущее, полнокровная жизнь?
– Ярило – оно такое: то оно есть, то его нет.
– Сейчас есть?
– Сейчас есть, а ночью его не будет. Это, наверное, единственная вещь, которую я могу гарантировать.