В эксклюзивном интервью «Аргументам недели» министр здравоохранения Вероника СКВОРЦОВА рассказывает об успехах работы отрасли, конструктивной критике и тайнах человеческого мозга.
- Вероника Игоревна, знаю, что, ещё будучи врачом, вы предложили программу, которую Минздрав РФ включил в Национальный приоритетный проект «Здоровье». Как это произошло?
– Отчасти положительное стечение обстоятельств. В правительстве как раз всерьёз размышляли над созданием прорывных национальных проектов в сфере здравоохранения. А тут и я, как говорится, удачно зашла. Объясняю. Дело в том, что тогда я работала директором Научно-исследовательского института инсульта Российского государственного медицинского университета, совмещая свою деятельность с международной: была избрана исполнительным директором Всемирной федерации инсульта и руководила Международной экспертной группой по организации медицинской помощи при инсульте. Нашей группой была разработана система наиболее эффективной помощи, основанная прежде всего на максимально быстрой госпитализации в специально созданные инсультные центры (stroke units) двух уровней – первичные, имеющие все необходимые базовые элементы, и высокотехнологичные (или региональные), не только содержащие дополнительные высокотехнологичные методы лечения, но и контролирующие соподчинённые первичные центры через телемедицинскую связь. Словом, была создана уникальная модель тщательно выстроенной сетевой структуры инсультных отделений с учётом времени перевоза больных, каких-то особенностей регионов. Эта наша разработка получила 1-й приз Всемирной федерации инсульта. Обидно было, что признанная лучшей в мире наша российская программа сразу начала внедряться в большинстве стран Европы, также американо-канадским консорциумом по инсульту, но в России она казалась нереализуемой и более того – фантастичной. Я решила попробовать убедить Минздрав в необходимости перехода к современной и эффективной системе помощи при инсульте. Записалась на приём к директору профильного департамента Руслану Альбертовичу Хальфину. Руслан Альбертович, психиатр по образованию, услышал меня и поддержал. На следующий день он уже докладывал программу Михаилу Юрьевичу Зурабову, тогдашнему министру, а тот – дальше и выше. Всё начало сдвигаться! Но когда я настойчиво доказывала, что инсульт – не приговор, что нам нужно лишь в течение так называемого «золотого часа» довезти больного до клиники, а затем в течение 15–20 минут от её порога сделать томографию, чтобы определить характер заболевания и оперативно начать правильное лечение, то меня называли фантазёркой. Что ж, понятно. Ведь на всю страну в 2007 году было четыре круглосуточно работающих компьютерных томографа. Но ведь сбылось! Начиная с 2008 года нам удалось снизить смертность от инсульта в два раза. Такого рывка история ещё не знала!
– Что ж, ещё советский классик Юрий Герман в романе о враче «Дорогой мой человек» призывал служить избранному делу, бороться за него – самозабвенно и бесстрашно.
– Всё правильно. И книгой Германа я зачитывалась в юности. Я много лет проработала в клинике неврологии, руководимой моим учителем академиком Евгением Ивановичем Гусевым, в 1-й Градской больнице, где возглавляла службу нейрореанимации – одну из первых в стране. Это был колоссальный опыт, увы, зачастую печальный. Когда в 1980-х годах я пришла в неврологию, хуже и страшнее отделения не было. Тяжёлый запах. Кровати огорожены досками, удерживающими парализованных больных от падения. В общем, полное ощущение безнадёжности. Летальность (частота смертей) – высочайшая: при ишемическом инсульте – до 35–40%, при геморрагическом – до
80–90%. С этим нельзя было мириться. И мы начали свою работу, ещё не слишком веря в успех. Но, забегая вперёд, скажу: сегодня летальность при ишемическом инсульте составляет до 10%, а при геморрагическом (в лучших клиниках) – примерно 30–35%. Сравните – есть разница?
– Действительно, Вероника Игоревна, цифры поражают воображение. Но расскажите, как вы пришли к формированию вашей программы?
– С 1997 года я заведовала кафедрой фундаментальной и клинической неврологии в Российском государственном медицинском университете. Занимались не только клиникой, но и фундаментальными нейронауками, биофизикой, биохимией, кибернетикой. Вначале моя кафедра работала на базе 20-й московской больницы, а с 2001 года меня пригласили в клинику №31, чтобы открыть там специализированное инсультное неврологическое отделение. К слову, это был первый в стране так называемый «stroke unit» – инсультное отделение, созданное нами по собственной, тщательно продуманной модели. Замечу, что наша модель и разработанный чёткий алгоритм действий позволили лишь за первый год работы снизить летальность на… На сколько, как вы думаете?
– Ну, положим, процентов на 30. Угадал?
– В три раза! И это при всех формах инсульта. Резко, просто обвально… Разумеется, мы тщательно проанализировали и систематизировали полученные результаты. Меня пригласили возглавить группу во Всемирной федерации инсульта. Наш проект – по организации и структуре инсультных отделений в мире был признан наиболее эффективно работающим. А мы с коллегами решили пойти дальше. Смоделировали сетевую структуру из 2-уровневых инсультных отделений. Как я уже говорила, основу составляют так называемые первичные (или межрайонные, межмуниципальные) отделения. На целый их куст (как правило, от 3 до 6 первичных отделений) формируется один региональный центр, у которого те же функции, однако вдобавок он ещё оснащён нейрохирургическими, эндоваскулярными, сосудистыми технологиями, позволяющими делать сложнейшие операции. Словом, один центр как бы держит на себе куст первичных отделений, оказывая им помощь – по телемедицинским каналам связи и выездными бригадами. Такова в общих чертах разработанная структура. Собственно, с этим я и пришла в Минздрав. И к моему удивлению, вскоре мне было предложено стать заместителем министра здравоохранения и социального развития – куратором медицинского направления.
– Но, по слову поэта: «И невозможное – возможно…» Ведь так?
– Спорить не стану... Сегодня межмуниципальные и межрайонные первичные центры созданы и ещё создаются на базе либо сильных городских, либо центральных районных больниц. Самое важное – идёт стратегически верное их размещение, чтобы из любой точки региона в течение того самого «золотого часа» больного можно было бы доставить туда, где ему окажут своевременную и квалифицированную помощь. Тут учитывается всё: и наличие дорог, и их состояние, и тому подобное. Сейчас сосудистых центров в России – уже более 540. Это, по сути, технопарки, обеспеченные подготовленными медицинскими кадрами. Мы в министерстве успели привыкнуть, что каждый регион ежемесячно отчитывается – по количеству проведённых стентирований коронарных сосудов, тромболизисов при остром коронарном синдроме и ишемическом инсульте, по другим видам помощи. И всё это делается – и успешно – в глубинке, вдали от столичных клиник. Буднично и спокойно. Обычная практика – вот что самое главное.
– Мне кажется, ещё лет десять назад мало кто верил, что такое возможно в нашей стране, переживающей непростой период. С тревогой говорили о сокращении населения, повышении уровня смертности, невозможности получить в глубинке квалифицированную медицинскую помощь. Наверное, проблем и сегодня хватает. Минздрав РФ то и дело критикуют. Заслуженно?
– Когда – да, когда – и нет. Честно говоря, мы дорожим конструктивной критикой. Сигналы с мест позволяют устранять недоработки, усовершенствовать всю эту сложную систему. Но не забывайте, мы не компактные Латвия или Швеция, мы – огромная страна. У нас каждый из 85 регионов имеет своеобразие – как географическое, климатическое, экономическое, так и демографическое, культурное. Сейчас ведётся большая работа – по созданию единых для всей страны «правил игры» – единых порядков и критериев качества оказания медицинской помощи, критериев её доступности, единых перечней гарантированных лекарств и имплантов, единых аккредитационных требований к подготовке медицинских работников. Мы поддерживаем все форматы открытого общения с нашими коллегами – через горячие линии, сайты, встречи и т.д. Мы рассчитываем вместе с населением «зачистить» наше здравоохранение от тех несовершенств, которые накопились за долгие годы и, увы, не все ещё изжиты, а также от тех нарушений, которые встречаются на местах. К примеру, выяснилось, что в 20 регионах нет должного количества тромболитиков – жизнеспасающих препаратов, растворяющих тромбы в сосудах. Как бороться с инфарктами миокарда и ишемическими инсультами без них? При этом системой ОМС были выделены необходимые средства. В чём дело? Ответ прост: халатность на местах. Просто беда. И нужно снова дёргать за ниточки, переходить на ручное управление…
Не знаю точно, сколько лет потребуется, чтобы заставить систему действовать бесперебойно, по разработанным нормативам, но для себя я поставила временную планку – до 2020 года.
– Когда-то в юности вы задумали, что станете врачом. И всё сбылось. Что оказалось решающим в выборе профессионального пути? Запомнившаяся книга, советы бабушки или дедушки, наставления родителей?
– Мои родители после мединститута по распределению попали в подмосковный посёлок Красный Строитель. Они поженились рано, когда ещё учились, и я всё прекрасно помню: и нашу однокомнатную квартирку, и то, как зимой машина довозила маму до больших сугробов, а дальше она шла к больному по глубоким снегам. Нередко в стужу, в метель, а зимы были суровые. И возможно, именно тогда я впервые начала осознавать важность этой профессии.
Родители впоследствии защитили диссертации, стали известными детскими неврологами. Отец – ученик знаменитого академика Левона Оганесовича Бадаляна, основателя детской неврологии в нашей стране.
– Известно, что вы – врач в пятом поколении. Четыре поколения врачей трудилось до вас, создавая династию. И всё это не случайно и не напрасно…
– Думаю, не напрасно. Мой прапрадед Пётр Георгиевич Аврамов стал профессором Военно-медицинской академии в 1896-м, в год коронации Николая II. Ещё он был главным врачом Казанской железной дороги, основателем и первым деканом медицинского факультета Нижегородского университета. Писал книги, по которым училось не одно поколение студентов. Умер достаточно рано – в 64 года, от инсульта. От болезни, которой я занимаюсь много лет. Мне кажется, я могла бы ему помочь… И ещё удивительное совпадение: его дочь Ксения Петровна, моя прабабушка, была выпускницей Высших женских курсов, где получила медицинское образование. А из этих курсов со временем и возник наш 2-й Московский государственный мединститут имени Пирогова, знаменитая Пироговка, которую я и окончила в 1983 году и с которой была связана моя врачебная и научная деятельность.
- Что вы делаете, когда нелегко, когда наваливается усталость?
– Слушаю музыку. Я окончила две школы: математическую – с золотой медалью и музыкальную. Всегда любила учиться. В какой-то момент хотела стать аранжировщиком или дирижёром, управлять оркестром. Но выбор был сделан всё-таки в сторону медицины. А музыка и так всегда со мной. Люблю Рахманинова, особенно его 3-й концерт. Но в моей жизни всё стремительно меняется, и мне порой кажется, что его музыка излишне эмоциональна. И когда нужно что-то решать – жёстко, бескомпромиссно – требуется другая музыка, алгебраическая, левополушарная. И приходят Моцарт, Вивальди. За инструментом сидеть некогда. Слушаю в машине. Но могу просто закрыть глаза, и мой мозг способен воспроизвести мелодию – в точной партитуре, разложенную по партиям…
– Вот вы произнесли: мозг. Ваше многолетнее направление – неврология. Директор НИИ инсульта РГМУ, вице-президент Национальной ассоциации по борьбе с инсультом, директор Всемирной федерации инсульта, генеральный секретарь Европейского совета по проблемам инсульта – это всё о вас. Кроме того, вы – автор более 400 научных работ, обладатель десятка патентов на изобретение. Что же такое человеческий мозг? Всё ли науке о нём известно?
– Наш мозг – это целый мир, это космос. Да, за последние
20–30 лет мы многое узнали о нём. И всё же основные тайны мозга остаются непостижимыми. Прекрасно, что созданы самые современные компьютеры, основанные на концентрации огромного объёма памяти в очень малом пространстве. Но всё это позволяет лишь отдалённо представлять, как сложно устроен мозг, состоящий из миллиардов клеток. Причём каждая малая часть мозга устроена по-своему, на всех уровнях – молекулярном, биохимическом, нейрофизиологическом. Человечество радуется, что может воспроизводить малые фрагменты мозга. Думаю, что надеяться на то, что удастся полностью расшифровать структуру мозга, – это большая самоуверенность. Не уверена, что людям вообще когда-нибудь будет дано познать мозг в полной мере. Более того, в последние годы были открыты таинственные зоны мозга, в которые отсылается определённая информация, воспринятая из окружающей среды, для её погашения и не-осознания: мозг сам защищает человека от «излишних», возможно, травматичных сигналов.
– Но почему вдруг внезапно приходит беда, и мозг взрывается катастрофой: инсульт?
– Насчёт катастрофы – кровоизлияния в мозг (геморрагического инсульта), инфаркта мозга (ишемического инсульта)… Причины возникновения этих страшных поражений – самые разные. В основе – атеросклероз и гипертоническая болезнь. Только ишемического инсульта существует более 100 форм. У каждой – своё сочетание причин. Но во многом влияют на развитие сосудистых заболеваний социальные факторы. К примеру, образ жизни – это более 60%. Такие вредные привычки, как курение, злоупотребление алкоголем, недостаточная физическая активность, избыточное потребление соли, сахара, животных жиров, так же как и хронический стресс, уныние и пониженное настроение – во много раз увеличивают риск инсульта и дополнительно осложняют его течение.
Тем не менее в лечении этих тяжёлых недугов мы продвинулись, и существенно. Больные не только выживают, но и сохраняют свои функции, уходят из стационара на своих ногах. Новые технологии диагностики, лечения и ранняя комплексная реабилитация, начинающаяся с первого дня в реанимационном отделении, – важнейшие смысловые компоненты нашей сосудистой программы, которые внедряются так же активно, как и организационная структура отделений и центров.
– Понимаю, Вероника Игоревна, вы прежде всего профессор-невролог. Само собой, это направление вам ближе. А как же с другими заболеваниями?
– Разумеется, и они не забыты. Работает множество программ развития – по снижению смертности от острого коронарного синдрома и инфаркта миокарда, тяжёлых комбинированных травм, в том числе связанных с ДТП, онкологических заболеваний, пневмоний, туберкулёза, ВИЧ и других недугов. Эти программы тоже являлись частями Национального приоритетного проекта «Здоровье». По сути, заложена новая матрица в сознании современной российской медицины. Да, трудностей и сбоев хватает, но многое изменилось, меняется до неузнаваемости. Если обратили внимание, то президент Российской Федерации в своём Послании отметил: когда запустили программу поддержки высокотехнологичной медпомощи, то в год делали всего 60 тысяч таких операций – на всю страну. А в 2015 году – более 800 тысяч. Сам перечень этих операций многократно расширился. И то, что считалось высокими технологиями в 2006 году, – сегодня просто растиражированная специализированная медицинская помощь, включённая в базовую программу обязательного медицинского страхования. А жизнь идёт, и в России уже проводятся сложнейшие операции по комплексной трансплантации сердце-лёгкие. А 80% операций по пересадке почек делают в региональных клиниках, а не в столичных центрах.
– Признайтесь, бывают дни, когда вы жалеете, что оставили науку, практическую медицину и ушли в министерство?
– Я очень любила и люблю то, чем занималась до прихода в министерство. Но если раньше могла помочь тысячам человек в год, то сегодня появилась возможность помочь миллионам. Благодаря моим предшественникам был создан фундамент, на основе которого представилась возможность строить «здание» современной медицины. Это очень важная и творческая работа, требующая полного посвящения и самоотдачи. Все медицинские, научные и организационные навыки прежней профессиональной жизни здесь полностью востребованы и более того – являются необходимыми для понимания путей развития.
– Один мудрый человек советовал судить о своём здоровье по тому, как мы радуемся утру и весне. Неплохой совет, правда?
– Очень верное высказывание. Весну я люблю. А каждому утру радуюсь, потому что оно всегда обещает день, наполненный интересными открытиями, встречами и делами. Ведь медицина – это действие, а не ожидание.