«Постановщиком» «Лебединого озера» в дни августовского путча остался в истории отечественного телевидения последний председатель Гостелерадио СССР Леонид КРАВЧЕНКО. Главному медиаменеджеру страны времен перестройки, во многом обновившему картинку советских голубых экранов, путч перечеркнул карьеру. Но до сих пор Леонид Кравченко уверен, что провал ГКЧП пошел не на пользу России.
- Я действительно считаю, что Государственный комитет по чрезвычайному положению СССР – ГКЧП – мог спасти страну. Мы бы в любом случае потеряли Прибалтику, но обязаны были спасти остальные территории, не доводить до такой предательской разрухи и кровавой смуты: бесконечных войн на территории бывшего Союза, десятков тысяч погибших и раненых, миллионов людей, оставшихся без Родины. А чего стоит чудовищная война с Грузией два года назад? Разве можно было такое раньше представить?
Тайна маленьких лебедей
К тому, что путч прошел под «Лебединое озеро», я на самом деле отношения не имею. Программы утверждались как минимум за две недели до показа. Поэтому балет еще пятого августа встал в сетку вещания. Причем два раза, на вечер и на утро, для работающих во вторую смену, – так же как и премьера фильма «Три дня и три ночи». Ну кто, скажите, мог предвидеть, что будет путч и что продержится ГКЧП именно три дня и три ночи? Кто мог ожидать, что бронетранспортеры будут въезжать в Москву... под танец маленьких лебедей. Это просто случай или судьба – называйте как хотите.
А сетку вещания я менять не стал сознательно. Понимал: чем бы дело ни кончилось – мне голову оторвут. Либо те, либо другие. И я, крестьянский парень, умудренный своей матушкой да учительницей, проявил элементарную осторожность: программа объявлена, ну и бог с ней, пусть идет.
Единственное изменение в телевизионном дне 19 августа – пресс-конференция членов ГКЧП. Потом говорили, что Кравченко не дал им слово в прямом эфире. Да они все отказались прийти в студию! Отказались и от интервью в своих кабинетах. Твердили – смотрите пресс-конференцию. А вышло позорно.
Вместо балета мог быть прямой телемарафон. Мы бы отменили все программы с учетом чрезвычайной ситуации. По всей стране в студиях собрались бы политики разных позиций и взглядов, чтобы высказать свое отношение к ГКЧП. Такой прямой эфир был бы на руку путчистам. У меня даже были записаны ролики в поддержку ГКЧП от Назарбаева, Кравчука и других руководителей республик. Так что все могло повернуться иначе, если бы не слабость и трусость самих членов ГКЧП.
Сдали и отставили
После провала ГКЧП было два указа о моей отставке. Один, незаконный, издал Б. Ельцин как Президент России. А спустя пять дней появился указ Президента СССР Михаила Горбачева. Это не было неожиданностью для меня. Я с болью и стыдом видел полнейшую растерянность Михаила Сергеевича. Лидер страны за неделю сдал все, что только мог сдать. Ельцин даже удивился такой постыдной капитуляции. На допросах следователь Тарасов спросил: «Почему ни разу не позвонил Горбачев и не походатайствовал за вас? Он ведь знает, что вы ни при чем». Я говорю: «Вы же видите – он пикнуть боялся».
Кстати, с Горбачевым у меня случилась показательная история еще в мою бытность главным редактором газеты «Труд». Михаил Сергеевич, только что назначенный Генсеком КПСС, выступал с докладом на Торжественном заседании, посвященном Дню Победы. И вот на первой полосе появляется фотография: Генеральный секретарь на трибуне, а голова его лежит отдельно на столе в Президиуме. За такое раньше как минимум сняли бы с должности, а мне всего-то строгий выговор дали. Я потом позвонил помощнику Михаила Сергеевича: видел ли сам фотографию? Оказалось, нет. Я говорю – ты покажи. Горбачев сначала в замешательстве был. А потом рассмеялся. И попросил десяток экземпляров газеты с моим автографом – буду, мол, зарубежным гостям показывать, какая у нас теперь демократия – Кравченко мне голову оторвал, и ничего, работает по-прежнему. А вскоре меня перевели на руководящую должность в Гостелерадио. У меня в комнате до сих пор висит фотография, где я с Горбачевым. Я смотрю на нее со смешанным чувством, в котором есть и благодарность...
...А команду на возбуждение против меня уголовного дела отдал лично Ельцин. Всю осень 1991-го меня, народного депутата, приглашали в Генеральную прокуратуру РСФСР. Прошло больше дюжины допросов, но все обвинения в конце концов были сняты. Я потом полгода спать не мог, настолько был потрясен. Долго болел, затем работал в «Юридической газете». Стал главным редактором «Парламентской газеты». И тоже ушел. Никогда не держался ни за должность, ни за зарплату. Кстати, когда работал в Гостелерадио, у меня, вероятно, была самая высокая после президентской зарплата на госслужбе – 1650 рублей в месяц. У президента СССР – 1700, у премьера – 1500.
Горе – в шоу
В мое время ответственность за то, что идет по телевизору, была огромной. И не только в отношении идеологии. Мы понимали, что телевидение – это наставник, поэтому важно все, вплоть до того, как одеты на экране люди. Помню, появился у меня в кабинете наш замечательный писатель Юлиан Семенов. Хочу, говорит, в программу «Время» немедленно попасть, рассказать о боях в Афганистане – и одет так неряшливо, в грязную рубашку. Вроде бы он только с поля боя, а сам уже два дня как прилетел. Я ему так и сказал: никто тебе не поверит, не дискредитируй себя. Вот моя запасная рубашка, галстук, переоденься. Штаны свои оставь, там все равно поясной план.
Теперь как-то забыли о том, что телевизионный кумир становится объектом для подражания миллионов. В сериалах – в плохих и хороших – бесконечные пьяные сцены. Принято говорить, что в советское время художественные советы осуществляли цензуру. На самом деле это была обычная взыскательность, не пропускавшая обыкновенную халтуру. А сейчас я смотрю дома телевизор и вижу, что две-три серии обычно можно вырезать без потерь, настолько все примитивно и затянуто. И кровь льется рекой, порой количество убитых за серию подсчитать невозможно.
В нынешнем засилье «мистических» каналов иногда напрямую обвиняют меня, называют «крестным отцом Кашпировского». На самом деле мне его представила молодежная редакция, та, что выпускала «Взгляд». Я пришел на запись, а Кашпировский эксперимент проводит: идет мимо выстроившихся операторов и техников, едва их касается, а они падают, как снопы. Это было настолько необычно, что я дал добро. На знаменитых сеансах в Останкинской студии Кашпировский (надо отдать ему должное) умел разогреть публику, завести. Я однажды увидел, как моя жена сеанс смотрела: ее трясло просто жутко. Для многих эти сеансы были во вред, поэтому, несмотря на то что кому-то Кашпировский помогал, программа была закрыта. Для меня это стало уроком, главной телевизионной заповедью: не навреди.
Поэтому я одобряю дополнения к закону о средствах массовой информации, которые несколько ограничивают свободу слова, – я имею в виду те, что появились после «Норд-Оста». Тогда в репортажах каналы соревновались, у кого картинка страшнее, а террористы отслеживали перемещение спецподразделений. Я не понимаю такой погони за сенсационностью, стремлением превратить горе в шоу. Вообще на сегодняшнее телевидение без чувства стыда за профессию смотреть невозможно. Социальные проблемы забыты совершенно. Я бы хотел увидеть на экране хоть одну передачу, подобную, например, «Прожектору перестройки», где за 15 минут делался жесткий анализ конкретной проблемы или ситуации, в которой обижают
людей.
Оппонент недоступен
Наверное, теперь о социальных проблемах меньше говорят потому, что реакция тех, кто эти проблемы создает, – ноль. Вот ваша газета пишет о российских суперавиадвигателях, загубленных чиновниками. Кто за это ответил? Или сколько было публикаций об обманутых дольщиках, а вакханалия продолжается. Так быть не должно. Раньше чиновников обязывали реагировать на публикации, и сейчас в закон о СМИ надо было бы ввести статью «О действенности критических выступлений печати».
А вот цензура, судя по тому, что я наблюдаю, никуда не делась. На моих глазах на Смоленщине у людей в кошелку собирали паспорта – на голосование. Или, например, многочисленные случаи в Рязанской области, когда открепительные талоны в массовом масштабе раздавались на предприятиях. Эти факты не получают широкого освещения ни на телевидении, ни в местных газетах, где административный ресурс работает особенно жестко. Никто не отменял и, как мы раньше говорили, «внутреннего цензора». С тобой не будут специально разговаривать, что-то запрещать. Но ты и сам знаешь правила игры, знаешь, что есть забор, за который даже и заглядывать не надо. Это, как дурная наследственность, передается у нас, журналистов...
Кто должен был возглавить ГКЧП, чтобы у него был шанс на победу?
Валентин Березко, Екатеринбург:
– На самом деле лидером ГКЧП мог бы стать Ельцин. Это матерый партаппаратчик, коммунист до мозга костей. В отличие от Горбачева он не был никаким либералом и противился перестройке. Это какая-то жуткая гримаса лицемерной политики, что демократ Горбачев выпер коммуниста Ельцина из руководства КПСС. Ельцину оставалось либо уйти из политики совсем, либо «перевернуться» и стать демократом-оппозиционером. Если бы не это, было бы гораздо логичнее, если бы Ельцин обрушился на Горбачева как на предателя партийных идей. И тогда у ГКЧП были бы все шансы на успех. Но история распорядилась иначе.
Антон Антипенко, Уренгой:
– Шанс на успех у них был бы только в том случае, если бы они решились жестко подавить выступления защитников Белого дома. Но тогда пришлось бы полстраны кровью залить. Солдаты к этому были не готовы. Даже гибель трех парней вызвала шок. Это вызвало бы раскол в армии. И тот, кто взял бы на себя ответственность за кровь, то есть тот, кто не побоялся бы встать во главе ГКЧП, оказался бы в центре мишени народного гнева. А народ уже глотнул «воздуха свободы», и кровью его было уже не удержать. То есть успех был бы временным. Был шанс взять власть, но не было шансов ее удержать. Прижать недовольных к ногтю и забить тюрьмы «политическими» – для этого нужна была фигура уровня Сталина. На тот момент на политическом небосклоне ничего близкого не имелось.
Борис Федорчук, Красноярск:
– Партхозактив, из которого состоял ГКЧП, по определению не способен на решительные шаги. Удержать ситуацию под контролем могли бы люди Язова или Пуго. Но тогдашние «силовики» предпочли разделить ответственность с товарищами по ГКЧП.
Ольга Овчарова, Томск:
– Тогда время такое было – политических карликов. Никто из них не мог возглавить ни революцию, ни контрреволюцию. Один Ельцин был способен повести за собой толпу и влезть на броневик. Но он оказался в другом лагере.