В этот день по всей России будет звучать его музыка, музыка ХХ века, титаническим и трагическим сыном которого он был. 25 сентября исполняется сто лет со дня рождения Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Он мог сочинять прелестные вальсы и задорные песенки – и разворачивать огромные музыкальные полотна опер и симфоний. Он победил в мире духа – ценой невероятных усилий, ценой мученической жизни в мире материи. В знак любви и восхищения великим сыном земли мы публикуем фрагменты из воспоминаний о Шостаковиче его современников.
Дмитрий Шостакович:
«…Завтра мне исполнится 62 года. Люди такого возраста любят пококетничать, отвечая на вопрос: «Если бы вновь родились, то как бы вы провели ваши 62 года, как и эти?» – «Да, конечно, были неудачи, были огорчения, но в целом я провел бы эти 62 года так же». Я же на этот вопрос, если бы он мне был поставлен, ответил бы: «Нет! Тысячу раз нет!»
(Письмо И. Гликману,
24 сентября 1968 года)
Роберт Крафт:
У Шостаковича – самое «чувствительное» и интеллигентное лицо из всех, что мы до сих пор видели в СССР. Он тоньше, выше, моложе, чем я ожидал, – похож на мальчишку – но он также самое робкое и самое нервное человеческое существо, которое я когда-либо встречал. Он грызет не только ногти, но и пальцы, кривит сложенные бантиком губы и подбородок, беспрестанно курит, все время морщит нос, поправляет очки, выглядит рассерженным в один момент и готовым расплакаться в следующий».
(Крафт в своем дневнике,
1 октября 1962 года)
Газета «Правда» от 28 января 1936 года. Статья «Сумбур вместо музыки. Об опере «Леди Макбет Мценского уезда»:
«Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно. <…>
Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И «любовь» размазана во всей опере в самой вульгарной форме. <…>
Григорий Козинцев:
(У Шостаковича) две жизни. Наружная – разговор, поведение – разные стороны: от футбола (большая бухгалтерская книга, посвященная итогам футбольных матчей), непрерывного раскладывания пасьянсов, перекидывания в картишки до докладов: здесь и отдых, и отвлечение внимания – наружного. И, одновременно, внутренняя непрекращающаяся жизнь, незаживающая рана. Эту его сторону невозможно уловить словами. Это его рабочий день, длиной в жизнь».
Анна Ахматова:
«В Комарове у меня побывал Шостакович. Я смотрела на него и думала: он несет свою славу как горб, привычный от рождения».
(Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой, 12 сентября 1959 года)
Михаил Зощенко – Мариэтте Шагинян:
«…Пишу Вам о Шостаковиче. Ваше впечатление о нем – правильное. Но не совсем. Вам казалось, что он – «хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребенок».
Это так. Но если б это было только так, то огромного искусства (как у него) не получилось бы. Он именно то, что Вы говорите, плюс к тому – жесткий, едкий, чрезвычайно умный, пожалуй, сильный, деспотичный и не совсем добрый (хотя от ума добрый).
Вот в таком сочетании надо его увидеть. И тогда в какой-то мере можно понять его искусство.
Мариэтта Шагинян:
«Дом творчества композиторов, Репино. Ужасное впечатление сырости и темноты. Шостакович живет в маленьком домике голубого цвета, одноэтажном. Он увидел в окно нашу машину и вышел на крыльцо встречать меня – очень бледный, как-то расплывшийся, глаза бегают и не смотрят прямо, волосы почти вылезли, лоб мокрый от пота, несколько прядок торчат в разные стороны. Ходит с трудом. Мы поцеловались. Все так же дрожат руки, и пальцы стали совсем слабые».
(8 сентября 1966 года)
Игорь Шафаревич:
…Музыка Шостаковича настолько трагически-страстная, что возникает уверенность: автор хочет передать какую-то концепцию… Многие тогда высказывали мысль, что это была некая метафизика Зла, особого Зла, с которым мы столкнулись тогда в нашей жизни.
…Пафос образа мертвого мира, мира-механизма, в котором человек – только ничтожное колесико. Это история человека, схваченного каким-то чудовищем, покалеченного, едва живого. Но благодаря своей гениальности, необыкновенной силе духа он сохранил все свои творческие силы – и умудряется все же сделать даже больше, чем сделал бы, кажется, сложись его судьба более благополучно!
(Из книги «Шостакович и русское сопротивление коммунизму»)
Дмитрий Шостакович:
«Опыт и годы приучили меня считаться с мнениями, но не изменять себе. Если веришь в необходимость и правдивость того, что делаешь, осуществляй свои идеи на деле – не на словах, и тебя в конце концов поймут».