Чиновники устали от РАН

  Попытка чиновников установить контроль над собственностью Российской академии наук и ее финансовыми потоками провалилась. Академики добились принятия собственного варианта устава РАН. Тем не менее, в институтах РАН полным ходом идет сокращение штатов. Государство не отказалось от планов приватизировать 90% НИИ и продать их с молотка.

 Каким видится академикам будущее РАН? Удалось ли нам сохранить приоритет хотя бы в каких-то исследованиях? Поднимут ли зарплаты ученым? А также о положении российской науки в мире наш разговор с вице-президентом РАН, академиком Валерием Козловым.

Как догнать Запад

 – КРИТИКИ РАН приводят немало аргументов в пользу того, что нашу науку надо срочно реформировать. Начнем с наиболее болезненных моментов. Можно ли сказать, что, «забросив» науку в 1990-е годы, в каких-то направлениях мы отстали навсегда?

 – После развала СССР отраслевая наука рухнула, несмотря на то, что по численности, масштабам, объему финансовых средств она превосходила академическую науку. На месте бывших НИИ сейчас бизнес-центры…

 Однако погибли не все отраслевые институты. Например, активно развивается Всероссийский институт авиационных материалов. Его продукция – авиастроение и все, что связано с турбинами электростанций. Материал для турбин и моторов нужен очень прочный, жаростойкий. Институт выпускает продукцию мирового уровня, у него заказчики не только внутри страны, но и за рубежом. Но таких примеров мало.

 Что касается фундаментальной науки, то здесь Академия наук сохранилась в неизменном виде, и по численности, и по структуре, и по количеству институтов. Правда, наука развивается очень динамично, и, может быть, прямо сейчас, пока мы с вами говорим, на Западе делаются новые открытия. Но у нас есть главное: адекватное понимание того, что там происходит. Мы знаем, как сделать рывок, чтобы быстро их догнать.

 – Правда ли, что за последние 15 лет из России уехали 80% докторов точных наук?

 – Это преувеличение. По нашим данным, с 1990 г. страну покинули 22 тыс. ученых, и далеко не все из них – доктора. В первую очередь уезжали те, кто занимался отраслевой наукой. Я математик, и знаю, что из числа сотрудников математических институтов РАН эмигрировали не более 10%. Хотя они сейчас на Западе очень востребованы.

 – Академию часто упрекают, что средний возраст ее членов – за 70 лет. Это так?

 – Академику П.Г. Георгиеву, специалисту по молекулярной биологии и молекулярной генетике, сейчас 42 года. Он один из мировых лидеров в этом направлении. Есть члены-корреспонденты РАН, которым по 40 лет.

 – Другая болевая точка – низкие зарплаты в российской науке…

 – Сейчас заработная плата у научных сотрудников растет. Средняя по Академии уже достигла 16 тыс. рублей. В следующем году она должна подняться до 30 тыс. руб., доктора наук будут получать еще больше.

 – Откуда возьмутся деньги для повышения зарплат?

 – За счет сокращения штатов. Мы взяли на себя обязательство в течение трех лет уменьшить число бюджетных ставок для научных сотрудников на 20%. Срок истекает в следующем году.

 – Сколько ставок уже сокращено?

 – В 2006 г. мы реализовали первый этап проекта: сократили 6% научных сотрудников РАН. В этом году сократим еще 6%, и в следующем – еще 6–7%.

Наука прирастает Сибирью

 – ЗНАЧИТ, рост зарплат будет за счет сокращения. Но ведь наука может быть очень прибыльной. На Западе институты давно научились зарабатывать на своих исследованиях. Есть ли подобные примеры в России?

 – Наша гордость – Сибирское отделение РАН. Например, в Сибири работает Институт ядерной физики им. Будкера, там делают ускорители частиц для продажи в другие страны. Эти машины стоят десятки миллионов долларов. Вырученные средства институт инвестирует в новые научные исследования.

 Когда они получают заказ на строительство какой-нибудь очень сложной экспериментальной установки, то на заработанные средства создают аналогичную установку себе или модернизируют то, что у них есть. Ведь им надо развиваться, чтобы находиться на переднем крае науки. И это удается. Только так можно делать оборудование, которое будет востребовано. «Старье» никто покупать не станет.

 Другой пример – Институт катализа, который тоже относится к Сибирскому отделению РАН. Там занимаются организацией и оптимизацией химических реакций. Работают над тем, как это все быстрее и эффективнее делать. У них очень много прикладных заказов, в частности, из нефтегазовой отрасли. На вырученные деньги они построили несколько экспериментальных заводов.

 – Тем не менее коммерчески успешных НИИ в России – единицы. Почему?

 – Надо понимать, что заботу о настоящем и будущем фундаментальной науки в любой стране берет на себя исключительно государство. Корпорации не финансируют фундаментальные исследования. Они дают деньги на инновационные проекты, которые в дальнейшем могут обернуться технологическими прорывами. Дело рискованное, но, когда финансируешь несколько десятков параллельных проектов, один-два обязательно сработают и все окупят.

 В России, к сожалению, нет спроса на инновационные исследования и новые технологические разработки. Ведущим корпорациям проще закупить технологии за границей. Это тревожная тенденция. Если государство и корпорации не будут софинансировать нашу науку, ничего хорошего не выйдет. Мы просто перестанем понимать, каким образом устроены новые технологии. Перефразируя известное выражение: если государство не хочет кормить свою науку, оно будет кормить чужую. Иностранные ученые будут совершенствовать технологии, развивать свою науку за наш счет. А мы будем хиреть и хиреть.

 – А в целом может ли российская наука сама себя окупать?

 – Бюджет РАН складывается так: 60% нам выделяет правительство на проведение фундаментальных исследований, 40% мы зарабатываем сами. Это не только заказные работы, сюда входит и дополнительное финансирование через гранты.

Распродажа НИИ

 – НО ВСЕ-ТАКИ реформа Академии необходима?

 – Не просто необходима, она идет уже шесть лет. Мы сами начали движение в сторону обновления еще до того, как появилось Министерство образования и науки, а Фурсенко был назначен министром.

 – Что уже сделано?

 – Мы последовательно проводим идею укрупнения наших структур: из 18 отделений по различным направлениям наук сделали 9. Появилось отделение математических наук, которое включает не только чистую, но и прикладную математику, а также – теоретические вопросы информатики. В отделение физических наук вошло бывшее отделение физики и астрономии, а также – отделение ядерной физики, которое было создано еще в советские времена, когда активно изучалось строение материи, чтобы реализовывать атомный проект.

 – Обратимся к конфликту между Минобрнауки и РАН. Министерство хотело резко усилить контроль за расходами Академии, создав наблюдательный совет. Может быть, чиновники подозревают, что академики «втихую» распродают собственность РАН?

 – Считается, что наблюдательный совет нужен для контроля над расходом бюджетных средств. Но Академия наук как раз за то, чтобы все было прозрачно. Над нами и так контролирующих структур и различных проверок более чем достаточно. Например, каждый год Счетная палата проверяет бюджет, также проходят плановые проверки федерального уровня.

 В чем преимущество нынешнего статуса Российской академии наук? Имущество и здания Академии – федеральные, они принадлежат государству. Все, что мы приобретаем как за бюджетные, так и за внебюджетные средства, становится государственной собственностью.

 – А что происходит с теми средствами, которые институты получают за сдачу помещений в аренду?

 – Это принципиальный вопрос. Он четко регламентируется Законом о науке. Там сказано, что НИИ могут сдавать в аренду временно неиспользуемое имущество. Вырученные средства зачисляются в бюджет института. Но их нельзя использовать как попало, а только на поддержание инфраструктуры этого института: ремонт, коммунальные платежи. Например, нельзя из этих средств платить заработную плату сотрудникам института.

 – Предположим, реформа РАН прошла по тому сценарию, который предложило Минобрнауки. Что произойдет? Осуществятся ли, например, планы, касающиеся приватизации 90% российских НИИ?

 – Четыре года назад, когда из недр министерства вышла концепция развития научных исследований в России, предлагалось оставить на бюджетном финансировании 200 НИИ, а остальные пустить в свободное рыночное плавание. Идея заключалась в том, что они будут заниматься инновационной деятельностью и прокормят себя сами.

 С моей точки зрения, это утопия. Никто в наших НИИ не горит желанием выйти из Академии наук. Я боюсь, что их будет ожидать участь тех многочисленных отраслевых институтов, от которых, кроме здания и былого величия, ничего не осталось.

 Представьте ситуацию, когда НИИ становится акционерным обществом. Некий процент акций будет у государства, но большая часть достанется кому-то другому. Такой институт при желании легко обанкротить. А если его руководителями окажутся люди, не столько занимающиеся наукой, сколько желающие воспользоваться ситуацией, этот процесс лишь ускорится.

 – А как вам идея вручить судьбы научных исследований в руки чиновников?

 – Это ключевой вопрос, касающийся основного принципа деятельности РАН – принципа самоуправляемости. Как распределить средства между различными научными направлениями? Кто понимает это лучше самих ученых, которые каждый день во всем этом варятся? Принцип самоуправляемости действовал и в советское время, есть он и сейчас. Мне кажется, что ничего лучшего в этой области придумать нельзя.

 Большинство голосов в наблюдательном совете будет у людей, не имеющих никакого отношения к РАН, но занимающих важные государственные посты. Например, представителей министерства образования и науки, министерства финансов, депутатов Госдумы и т.д. Насколько такой «винегрет» из всех органов власти способен решать проблемы РАН?