К 1905 году Фёдор Ковалёв оставался последним узником знаменитого Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря. Впрочем, он, приняв в 1901-м православие и получив облегчение режима, уже, по сути, просто жил при монастыре – не прося о снисхождении, твердя, что ещё не отмолил грех. А грех был страшен: когда-то Фёдор живыми зарыл в землю 25 человек, включая мать, жену, двоих детей, брата, сестру.
Вольному – воля
Его освободили после манифеста Николая II «Об укреплении начал веротерпимости» (1905). В Спасо-Евфимьев монастырь – главную российскую церковную тюрьму – заключали вождей сект, тех же раскольничьих проповедников, прочих «религиозных диссидентов». Сажали, как правило, без суда. Но отныне инаковерие не считалось крамолой. Правда, религиозный фанатизм порой лежал в основе реальных преступлений – как в случае с Ковалёвым. Только ведь и его посадили без суда! Что – начинать уголовный процесс? При том, что человек явно «стал на путь исправления»? А вы ж время учтите! 1905 год, первая русская революция, бомбы, восстания… Как-то на этом фоне Ковалёв не выглядел самым опасным злодеем.
И пошёл он домой – на свои Терновские хутора под Тирасполем. Туда, куда почти девять лет назад пришла весть о начале в России переписи населения. С неё всё и началось.
Метрикоборцы
Или раньше? При Екатерине – когда эти края стали русской Новороссией? Власть тогда привечала всех, кто был готов осваивать присоединённые просторы. В том числе старообрядцев, гонимых в основной России за «неправильную» веру. Они охотно селились в Тирасполе и вокруг него. «Трудолюбивые, крепкие в слове, твёрдые характером, живут раскольники внешне тихо и скромно, не пьянствуют, не курят, если что и делают, то неслышно, шепотком, «промеж себя» – описывал здешних староверов журнал «Судебные драмы» (1898 г.), в очерке, посвящённом разыгравшимся событиям.
Но и среди раскольников особняком стояли приверженцы «бегунского» толка («страннического согласия»). Чтобы не вдаваться в разъяснения – это крайние из крайних. Государство они считали властью антихриста, от которой надлежит «таитися и бегати». Как логическое следствие – метрикоборчество «бегунов»: отказ от документов, страх любых форм государственного учёта.
Их автономная от прочего мира жизнь требовала своей «инфраструктуры» – и она сложилась. Тайные скиты, где в аскезе и моленьях проводили жизнь ревнители «истинной веры»... Заветные адреса, известные лишь странникам и странницам… Люди, которые дорогих гостей укрывали…
Хутор и скит
Ещё в начале XIX столетия на благодатных днестровских плавнях близ села Терновка под Тирасполем несколько старообрядцев заложили хутора. Ковалёвы были среди них. Из поколения в поколение они давали приют «бегунским» праведникам – и постепенно при их усадьбе возник скит. Для постороннего глаза – обычный большой сарай. Но ворота на замке, зато сзади потайная дверь, а внутри – комнатки-«кельи» и общее помещение моленной. Соседи Ковалёвых – Фомины, Суховы, Горзины – тоже были староверы, тоже живущих в скиту почитали, помогали содержать.
Из дальнейшего рассказа может возникнуть представление о хуторянах как о каких-то узколобых звероватых фанатиках. Но нет – в селе вспоминали их добром. Да, жили наособицу, твёрдо держась своей веры. Однако все знали: случись что – всегда выручат. Та же вдова Ковалиха никому в помощи не отказывала, хоть ты обычный православный, поляк, еврей… И Фёдор, её сын, был таким же. Весёлый здоровяк, он обожал жену Анну (Анюшу), только что родившую вторую девочку. Его брат Дмитрий, правда, слыл местным дурачком – но тихим, ласковым. Была ещё сестра Авдотья – живая, яркая, но по юности лет легко поддающаяся влиянию натур посильнее.
«Натуры посильнее» населяли скит. Приходили, уходили – но в общем на круг там собралось десятка полтора человек. Семья Павловых с маленькой дочкой (жена как раз должна была родить ещё одного ребёнка)… Сёстры Скачковы – Поля-старшая и Поля-младшая... Слепой старик Яков Яковлевич... Семья Суховых… Бывшая монашка Таисия по прозвищу Рассейская… А заправляла всем матушка Виталия.
Виталия
Матушка – это не по возрасту. Старой не назовёшь – где-то между 30 и 40. В юности Виталия звалась Верой Макеевой. В 16 лет отец, херсонский мясник-старообрядец, решил выдать её замуж за некоего Гусева, видимо, своего знакомца, тоже мясника-старообрядца из Никополя. Но то ли совсем не люб ей был жених, то ли ещё что – Вера сбежала из-под венца. Чем опозорила семью, и ходу назад ей отныне не было. Ушла в старообрядческий Куренёвский монастырь, пробыла там лет десять. Увы, в монастыре начались какие-то раздоры, и Вера-Виталия его покинула. Странничала – и через странничество попала в ковалёвский скит.
Волевая, истовая, начитанная в старинных писаниях, с незамысловатым, но чётким пониманием мира (вот мы, а вот остальные), она быстро стала здесь лидером. А её правой рукой – Поля-младшая: эта ко всему прочему умела читать не только древние книги, но и современную грамоту. И именно Поля осенью 1896 года растолковала написанное в пришедшем на хутора официальном извещении. А сообщалось там, что предстоит первая в Российской империи перепись населения – так что хозяевам надо подготовиться к приходу счётчиков, а также указать всех проживающих.
От Розанова до Акунина
«Терновское дело» осмысливали В. Розанов, В. Бехтерев, А. Чижевский… Важнейший источник сведений о нём – исследование профессора-психиатра И. Сикорского, работавшего тогда по свежим следам. Ряд деталей можно найти в журнале «Судебные драмы» (1898), брошюре И. Громогласова «Тираспольское дело» (1898) и т.д. В наше время эта история легла в основу повести Б. Акунина «Перед концом света». События, правда, перенесены на старообрядческий Русский Север – но, например, в образе «матушки Кириллы» легко угадывается Виталия.
Гуртовое сознание
Знали бы петербургские чиновники, готовившие давно назревший в империи пересчёт граждан, как их замыслы аукнутся на Терновских хуторах! Виталия давно говорила, что грядёт конец света, что перед этим «антихристы» нас схватят, будут мучить в своих тюрьмах, заставлять отречься от веры… И тут – весть, что окаянная власть всех вздумала взять на карандаш.
Надо спасать души! В былые времена старообрядцы в ответ на репрессии самосжигались в скитах. Но сжигаться вблизи оживлённого села? Прибегут, помешают. Виталия предложила «запоститься» – голодным постом довести себя до смерти. А кроха-дочка Павловых, сидевшая со всеми в моленной и накрученная разговорами взрослых, крикнула: «Лучше живьём в могилу». Точно! Устами младенца! Выроем «мины» (полости в земле) и в них замуруемся.
Мы сейчас сжимаем события, длившиеся два месяца. Профессор И. Сикорский (см. справку) всё восстановил буквально по дням – но не цитировать же сплошняком его книгу! Просто укажем, что у этого сюжета масса внутренних поворотов. Решившие «спастись» спорили, где копать «мины». Кто в какую ляжет. Не явится ли это грехом самоубийства? Кому «спасаться» необходимо, а кому нет (так уцелела беременная жена Павлова – ведь её дитё ещё не родилось)? Уже после первых двух закапываний пошли по округе недобрые слухи, и оставшихся участников событий арестовала полиция. Но трупов не нашла («мины» с телами снаружи утаптывались и маскировались, а причастные молчали), арестанты пригрозили уморить себя голодовкой, да и содержать их было негде – так что перевели «под домашний арест». То есть вновь на хутора – и закапывания продолжились. Ещё тема – родня погибших. Виталия письмом вызвала сестру и убедила «спастись», другие обитатели скита – тоже. Большие семьи хуторян, «насельники» скита, их родственники – отсюда столько жертв.
Всему происходившему И. Сикорский нашёл очень точное определение: «гуртовое сознание». Тут даже не достоевщина. Просто люди, всю жизнь прожившие в собственном мире, перед лицом угрозы, которую сами же выдумали, вели себя как испуганный гурт скота: обезумели, метались, теряли волю...
Человек снаружи
Первую «мину» заложили рядом с домом Фоминых – спешно вырыли рядом с погребом что-то вроде подземной комнатки. В ночь на 23 декабря 1896 г. туда ушли девять человек – в «смертных одеяниях», читая о себе молитвы «похоронного чина». Теперь вход в «мину» надо было завалить камнями и замазать глиной. Виталия поручила это Фёдору. Фёдор всё сделал, рыдая: замуровывались и его Анюша с детьми.
Кто-то должен был и дальше выполнять «наружную» тяжёлую земляную работу. Раз Фёдор справился – выбор Виталии каждый раз падал на него. В ночь на 27-е он замуровал ещё шесть человек – в новой «мине» у дома Суховых. Тут случилась история с полицией и «домашним арестом». Теперь «спасавшиеся» торопились. Три старушки велели просто вырыть себе могилу. Юная Авдотья к ним присоединилась. Фёдор их живыми засыпал землёй. Последними 28 февраля 1897-го решили закопаться шесть человек. Среди них мать Фёдора, Дмитрий и Виталия.
Всего – 25 душ.
Хотя уже начинались сомнения – что-то не то делаем, конца света-то всё нет! Отказался закапываться Яков Яковлевич. Не исключено, чего-то осознала и Виталия: после вскрытия её трупа в желудке нашли остатки пищи – значит, махнула рукой и бросила поститься. Но после такого количества уведённых под землю ей самой на земле жизни больше не было.
Ложась в «мину», она взяла с Фёдора клятву покончить с собой. Но тот был уже абсолютно морально сломлен. Похоже, полиции сдался сам.
…«Терновское дело» потрясло Россию. Однако всё спустили на тормозах – возможно, из боязни спровоцировать схожие случаи. Фёдора тихо отправили в Спасо-Евфимиев монастырь. Что было потом – мы сказали. По одним данным, Ковалёв вскоре после возвращения домой умер. По другим – вновь принял «старый обряд», женился, родил детей. В Гражданскую ушёл в Румынию, оттуда уехал в Канаду, где и умер глубоким стариком, почитаемым в своей среде как «совершивший подвиг за веру».