Вышла в свет новая книга известного писателя, лауреата всевозможных премий Захара Прилепина – «Обитель». В ней автор отправляет своего молодого героя в Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) и делится с читателем мыслями и чувствами насчёт России, родины СЛОНа…
Объём книги несколько устрашающий – 746 страниц, но это никак не рекорд, Дмитрий-то Быков, когда ещё интересовался сочинительством, бывало и по тысяче страниц накатывал. Вероятно, часть современных русских писателей, садясь за работу, сразу нацеливается на премию «Большая книга», истолковывая её название слишком буквально. А может быть, люди просто любят писать, кто его знает. Во всяком случае, размер «Обители» показался мне чрезмерным: вот ведь Солженицын, рассказывая об одном дне Ивана Денисовича, уложился в небольшую повесть. Но он был реалист и создавал текст на основе личного опыта. А Захар Прилепин – натуралист и в Соловках не был, поэтому, наверное, ему нужно разогревать воображение и тщательно обставлять вымышленный мир множественными красочными деталями и приключениями.
Конец 20-х годов. Волей большевика Фёдора Эйхманиса на месте бывшего монастыря выстроен фантасмагорический ад с научными станциями, газетами и журналами, оркестром и театром на добавку к каторжным работам. Молодой человек Артём Горяинов, попавший в Соловки не за политику, а за бытовуху (случайно убил в драке отца), влачил обыденное существование в двенадцатой роте, пока случайно не попался на глаза дьяволу-Эйхманису. С этого момента жизнь его стала авантюрным романом, и он побывал почти во всех кругах соловецкого ада. Он искал монастырские клады на далёких островах, работал в научной лаборатории, был отобран как боксёр для организации спортивной секции, пережил страстную связь с Галиной, любовницей Эйхманиса и пробовал с ней бежать на катере в Финляндию – словом, обнаружил в неволе всю полноту жизни.
Мы по Солженицыну знаем, что русская зона – это место, где образованные мужчины много спорят о России, советской власти и социализме. Сенсорная депривация (то есть страдания и лишения) обостряют интеллект, а компания такая подбирается, что на воле и не найдёшь. В романе Прилепина тоже есть этот момент, но он в книге не первого класса, тут всё уже сказано до него, нет, у писателя упор иного рода. Страдания обостряют прежде всего чувственность – вот в чём дело! Поэтому «Обитель» – это главным образом роман о еде.
Герой стонет от счастья, хлебая даже баланду с пустым кипятком, а когда судьба посылает ему внеплановые кусочки – горсть ягод, пирожок с капустой, борщ или недоеденную икру с чекистского стола – писатель находит самые жаркие и убедительные слова для описания этого блаженства. При виде жирной нежной селёдки у героя даже происходит дикое эротическое возбуждение, подробно описанное в романе. Герой не сформировался как личность, но он – носитель крепкого тела с отменным чувственным аппаратом, поэтому через него автор упоённо переживает физиологию жизни. Мучения велики, но огромно и наслаждение! Стоит попасть в лагерь, как обыкновенная баба в юбке сделается Афродитой, постельное бельё – раем, а кусок хлеба – божественной радостью. Захар Прилепин не слишком силён в отвлечённых рассуждениях, но вот плоть жизни, её вкус и запах он ощущает с недюжинной силой. Поэтому созданный им «соловецкий мир», при всех ужасах, чрезвычайно привлекателен. В нём все настоящие ценности находятся на должных местах.
Свобода, которой мы пользуемся и даже не ощущаем её, – высшее в лагере благо. Еда, которой на воле завались, добывается в поте лица или посылается как милость. Любовь, обесцененная в современном мире, предстаёт чудом и сумасшедшей радостью… а действительно, не посидеть ли нам всем в лагере, чтобы обновить и усилить своё чувство жизни? Особенно интеллигенции это пошло бы на пользу. Она в лагере вообще здорово приходит в себя.
Но есть одно препятствие этому дивному желанию, и его Захар Прилепин живописует с той же силой, что и чувственные блаженства лагерного бытия. Бьют и убивают тут с таким же страстным удовольствием, с каким жрут и спят. «Соловецкий мир» населяют «мужчины особого назначения», русские мужчины, наделённые свойством чрезмерной и бессмысленной жестокости. Эта жестокость – разновидность такой же чрезмерной жизненной силы. Народ веками копил в себе эту силу, чтобы выжить, поэтому потенциальный энергетический заряд его беспримерен. Если этот заряд не направить на созидание – народ будет пожирать сам себя, что и показано в «Обители».
Истоки беспримерного ожесточения – в Гражданской войне. Через неё прошли и заключённые, и охранники, и высшее начальство. На войне было разрешено убивать, и люди привыкли. А носители «десяти заповедей» тут же, бок о бок со всеми, на общих работах – но их слово еле слышно. Впрочем, герой романа так занят отчаянным выживанием, что даже кроткий и святой отец Иоанн, единственный добродетельный персонаж «Обители», его раздражает. Он и сам окажется способным к бессмысленной жестокости – очутившись в одной камере с чекистами, бывшими палачами, которым он замывал окровавленные сапоги, Артём начнёт сладострастно над ними издеваться. Это ни для чего не нужно, кроме наслаждения собственной лютостью – так кто здесь жертва, кто палач? Автор и сам не знает, оттого его роман так длинен, так сумбурен и снабжён лишними послесловиями и комментариями…
Захар Прилепин остро ощущает себя частицей русского народа, но в этом качестве он несёт в себе возможность быть и жертвой, и палачом. Сам в себе писатель опознаёт угрозу таящейся в душе бессмысленной жестокости. Понимает, что мог бы быть в Соловках каким-нибудь «терпилой», а мог бы – и начальником. Да самим Эйхманисом мог бы быть. Ведь главный демон СЛОНа ему откровенно нравится, и он в этом признаётся. Так что мир прилепинских Соловков ни в коем случае нельзя воспринимать как историческую достоверность – это прежде всего внутренний мир писателя.
Трудно жить с такими демонами в душе! Наверное, оттого Захар Прилепин столь мрачен и почти начисто лишён чувства юмора. Жаль, что по реке генофонда к этому одарённому человеку не приплыла хоть одна лодочка, гружённая русским смехом и русским добродушием, несомненно, существующим наряду с жестокостью… Но тогда мы получили бы идеального писателя, а этого в природе быть не может.