Роман Елены ЧУДИНОВОЙ «Мечеть Парижской Богоматери», изданный в 2005 году, прогремел в России и в Европе. В своей антиутопии писательница обрисовала будущее Франции: мусульмане – у власти, христиане – в подполье.
Десять лет спустя
– В этом году у вашей «Мечети…» юбилей.
– Да, ровно десять лет прошло. Большую поддержку мне оказывал православный священник Даниил Сысоев, впоследствии убитый во время церковной службы (исламистом; за критику ислама и проповеди православия среди мусульман. – Ред.). Сейчас в Западной Европе каждый год выходит что-нибудь подобное, а тогда книга вызвала потрясение. К тому же её выход совпал с первыми парижскими погромами. Тогда они были большой неожиданностью, а теперь – после расстрела редакции «Шарли Эбдо» – их вспоминают во Франции как нечто относительно безобидное. Десятилетию книги, увы, тоже сопутствуют пугающие события – потоки беженцев в Европу.
– По количеству зарубежных изданий «Мечети…» хорошо видно, насколько общей для Европы стала проблема мигрантов.
– Книгу многие переводят бескорыстно. Сначала она вышла в Сербии. Потом появилось пиратское издание в Турции (не удивляйтесь, там большой разрыв между элитами и массами, образованный слой очень тянется к Европе). Далее книгу перевели на норвежский, но издать её там не удалось – гайки закручены очень крепко. Затем появился французский перевод – лучший из всех. Стилистически он, на мой взгляд, превосходит оригинал. Его выполнил тончайший знаток русской литературы, пожелавший остаться неизвестным. На издание книги во Франции я не надеялась, поскольку это очень жёсткая страна в плане политкорректности. Но вдруг объявился издатель, который взял на себя такую смелость – Жан Робен, невероятно храбрый молодой парень (из-за другого своего проекта он вынужден сейчас жить на Таити, так как на него заведено дело по статье о разжигании розни). Затем последовали издания в Польше и Болгарии. Постсоциалистические страны гораздо свободнее. Кто прошёл совдеп, тот обучен соображать.
Готовятся ещё переводы, которые должны оказаться очень важными, но о них я пока умолчу.
Молочные реки не вечны
– Я правильно вас понял, что о погромах десятилетней давности во Франции сейчас вспоминают чуть ли не с ностальгией?
– Да, как об идиллии. Существовал как бы «общественный договор»: мусульмане за редким исключением никого не убивали, а полиция, задерживая хулиганов за нарушение общественного порядка, быстро выпускала их из кутузки. Парижский погромщик десятилетней давности – это дешёвая боевая единица. А братья Куаши, расстрелявшие редакцию «Шарли Эбдо», – это уже дорогая боевая единица. Люди выезжают из Франции и обучаются в террористических лагерях, овладевают навыками городского боя. Они переступили черту, считавшуюся нерушимой, – стали убивать.
И какова глупость общества! Мол, не надо было рисовать карикатуры – мусульмане бы не разозлились. Не надо было Папе Бенедикту читать лекцию – мусульмане бы не оскорбились. Ерунда. Радикальные исламисты, прикрывающиеся религией, не слушают лекций и не читают «кафирских» газет (кафир – «не верующий в Аллаха» на языке мусульман. – Ред.). Их недовольство – направляемый процесс. «Шарли» со своими похабными карикатурами попал под удар случайно. Жертвой мог стать, например, мой эпигон Мишель Уэльбек, который в те же дни представлял свой новый роман (после случившегося он тут же удрал из Парижа). Но тот, кто выбирал жертву, решил, что журнал заметнее. Произошла демонстрация силы на новом уровне.
– Как вы смотрите на волны беженцев в Европу из Сирии?
– Уже доказано: вместе с беженцами входят боевики ИГИЛ. Входит чужое войско, которому подают водичку и сэндвичи. Мигранты в массе своей не ориентированы на работу, они пришли за пособиями и бесплатным муниципальным жильём – и получат всё это. Но их стремление абсолютно иррационально. В конечном итоге они останутся ни с чем. Молочные реки и кисельные берега в Европе не особенность климата, это результат долгого труда европейцев. И когда кошелёк европейского налогоплательщика истощится (а это случится довольно скоро), в Европе образуется та самая клоака, из которой ушли беженцы. Будет некому их кормить. Прогресс остановится. Придёт хаос, голод.
– Почему мусульмане в массе своей не бегут в мусульманский мир?
– Потому что их экспансия в Европу спонсируется. Обратите внимание: христиане тоже погибают, но их среди беженцев нет. Без денег длинный путь в Европу не преодолеть, а потоки христиан никто не финансирует. Финансируют потоки мусульман. Крепких молодых людей сурового вида. Ну и женщин с детьми – их используют как разменную монету. Видела кадры, как мигранты швыряют трёхлетнего ребёнка через ограду, и полицейские вынуждены пропустить родителей.
– Значительно ли пополнят эти потоки численность мусульман в Европе? Или станут каплей в море?
– Пока не ясно, какие размеры это примет. Сейчас речь идёт не о количестве беженцев, а о дестабилизирующей ситуации. Ощущение хаоса, нашествия, страха. Дезориентация общества. Европейские правительства в полной фрустрации. То объятия и сэндвичи, то слезоточивый газ. Они не знают, что делать. Власть полностью деморализована.
Сор в избе
– Как вы оцениваете миграционные процессы в России?
– Мы находимся в той же ситуации, что и Европа 50 лет назад. Существует обкатанная мировая схема: первое поколение мигрантов лояльно работает изо всех сил, соглашаясь на худшие условия и отнимая тем самым хлеб у коренного населения, второе поколение работает постольку-поскольку, а третье – садится на социальное пособие, не работает ни дня в жизни, и считает, что все ему должны. И значительно хуже, чем первое, пытается усвоить местный язык, социальный этикет.
– В России нет значительных социальных пособий, да и массовой раздачи российского гражданства пока не происходит.
– И тем не менее наша миграционная политика вызывает серьёзные опасения. Все десять лет я говорю: не надо наступать на французские грабли. Однако наступаем. Проводилось журналистское расследование: русские в Москве пытались устроиться на работу дворниками – ничего у них не получилось. Чего мы пока ещё не допустили, так это формирования анклавов, как в Европе. В русском окружении ребёнок мигрантов вынужден усваивать хотя бы язык, а в окружении таких же, как он, ему это станет не нужно.
– Европейские антииммигрантские партии выражают поддержку России – в частности, прислали своих наблюдателей на крымский референдум. Многие из них симпатизируют российскому руководству, прежде всего французский Национальный фронт семьи Ле Пен.
– Европейским правым настолько омерзительна антипутинская истерия тамошних либералов, что срабатывает обратный рефлекс. Им начинает казаться: Путин – супермен. В Европе я помалкиваю о своих претензиях к российским властям, потому что не люблю выносить сор из избы и не хочу усложнять людям картину мира. Главное, что они за нас. Я сторонница Священного Союза, который предлагала Россия после победы над Бонапартом. По этому пути, увы, Европа не пошла, и войны между христианами продолжились.
Не люблю наших профессиональных антиамериканистов (особенно тех, кто, как мы знаем поимённо, перевёз семьи в США), но в чём-то и они говорят правду. Европейские элиты плетутся в фарватере Америки, а она просто обезумела. Помните, как Барак Хусейнович Обама пытался построить исламский центр на месте разрушенных башен-близнецов? Американцы, чьё детство и отрочество пришлись на 70-е годы, говорят, что сегодня это совершенно не та страна, какой она была раньше.
Точка возврата
– На ваш взгляд, прошла ли Европа точку возврата?
– Скажу о Франции, которую хорошо знаю. У многих наших соотечественников слишком восторженные представления о западных европейцах. Я очень люблю Францию, но её среднестатистический гражданин – как советский гражданин 70-х годов. У людей полностью прокомпостированы мозги мультикультурализмом – именно это является главной проблемой. Членство в Национальном фронте чревато последствиями для карьеры.
В то же время параллельно существует так называемая старая Франция – религиозные католические семьи, которые не поддаются обработке. Их мало, но они рожают по 7–8, иногда по 10 детей. (Во многих вопросах католики более жёстки, чем православные: не расторгают брак, отрицательно относятся к контрацепции.) Важно понимать: когда человека припирают к стенке, он готов на многое.
– «Мечеть…» считается антиутопией. Как и утопия, этот жанр подразумевает сценарий, невозможный для воплощения в реальной жизни, ведь так?
– Утопия – это мечта, антиутопия – это предупреждение. Оруэлл оказался дрянным пророком, но это только добавляет ему величия, ведь он выполнил свою задачу – напугал Англию настолько, что социалистической она не стала. Я тоже мечтаю оказаться дрянным пророком. Но пока всё идёт к тому, что «русская Кассандра», как меня называют во Франции, может оказаться права.