Каждый день из Сирии приходят обычные военные новости. Там теракт, тут войска проводят спецоперацию – есть убитые и раненые. Западные СМИ называют боевиков Сирийской свободной армии – повстанцами и борцами за свободу. Борцы, которые взрывают школы, детские интернаты, грабят больницы. И могут убить за портрет Асада на стене твоего дома. Что на самом деле происходит в Сирии? Как к президенту и армии относятся простые люди? Кто затеял эту войну? Ответы на эти и другие вопросы в специальном репортаже для «АН» военного журналиста Вячеслава НЕМЫШЕВА.
О, русин, о, салям!
Переводчик постоянно достаёт пистолет и передёргивает затвор. «Это, чтобы застрелиться, – говорит он. – Мой последний патрон, я сдаваться в плен не буду». Под металлическое щёлк-щёлк едем на окраину Дамаска со спецподразделением госбезопасности. Предстоит зачистка окраинных кварталов.
Бронированный джип – скрипучая железная «тойота» с пробитым крупнокалиберной пулей лобовым стеклом. Впереди ещё одна машина с пулемётом ДШК. Бойцы с бородами, говорят по мобильникам, слушают музыку. Наш водитель – суровый сириец лет сорока, доброжелательно открывает боковой бронированный щиток: фотографируй, показывает жестами. На мне бронежилет. Кварталы Дамаска цвета хаки. На улице стоят сирийцы в длинных тёмных одеждах под навесом, на прилавках фрукты. «Слява, Слява, давай, снимай, зачистка!» – переводчик толкает в бок.
Терпеть не могу слово «зачистка», кухонное какое-то. Вот спецоперация – это политически грамотно. Группа военных ломает дверь, чтобы проверить помещение. Они не взрывают вход – это может напугать жителей и прохожих. Война уже утихла, и народ потянулся к своим жилищам. Это так называемые рабочие кварталы, тут на окраине Дамаска валяют шерсть, дерут хлопок, торгуют фруктами.
Машина с кузовом, в машине – человек головой вниз со связанными руками и задранной на голову майкой.
– Лицо снимать можно? Кто это? – спрашиваю жестами.
– Пленный, лицо снимать нельзя!
Вокруг машины с пленным собираются военные, что-то кричат. Переводчик объясняет: «Это они признаются в верности правительству и президенту».
Выстрелы. Сирийцы стволами автоматов водят по верхним этажам зданий. За углом целая армия правительственных войск. Снайпер, в маске, обмотанный лентами. Патрон при перезаряжании винтовки падает, он его бережно поднимает. Армейский полковник, поворачиваясь спиной, рассказывает, что исламисты угрожали местным жителям расправой, если те не станут им помогать. «Мы будем уничтожать салафитов везде и до конца!» – говорит он. Как воюют арабы? Как последний раз, отчаянно. Они поднимают автоматы и скандируют: «Президент Башар, президент Башар!»
«Россия за Сирию! – кричат мне солдаты. – О, русин, о, салям!»
Зачистка закончилась. Дома ставят кассету с казнями, расстрелами, отрезанными головами сторонников Асада и волочением безглавых людей на верёвке за машиной. Всё сопровождается бравурной песней салафитов и криками: «Аллах Акбар!» Мечети в Дамаске в пробоинах, в пулемётных рикошетах. Я знаю немного Коран: нельзя мусульманину поднимать руку на единоверца – грех, страшный грех. А они рубили пленных на куски, чтобы те не попали в рай...
Свои пришли
Площадь Хеджаз. SONY – огромная вывеска над многоэтажным зданием. Женщины красивые: лица, по европейским меркам, чрезмерно напудрены, глаза подведены тушью, идут в обтягивающих брюках, светских одеждах, хиджаб далеко не у всех. В Дамаске закончилась война, свои пришли, убитых похоронили. Огромные каменные стены Омайядов – главной мечети Сирии, построенной тысяча четыреста лет назад. Сначала здесь был храм язычников, потом римская церковь. Переводчик мне рассказывает, что пророк Мухаммед принёс людям знания о любви и веровании в единого Бога.
Мы идём по Старому городу – узкие улочки. Закрываю глаза: лохматый дервиш бьёт в колотушку: «В Багдаде всё спокойно, спокойно, спокойно...» Как в сказке из детства. Открываю глаза, древний город мусульман Дамаск. Человек на улочке раздувает угли для кальяна, машет блестящей кастрюлькой – ну будто православный священник кадилом. И запах вишнёвого табака. Я в стране мечетей, миражей и кофе. Минарет Христа в мечети Омайядов. По преданию, именно здесь произойдёт второе пришествие Иисуса на землю людей.
Картинки не стираются быстро, они в памяти – как серебро на негативе: мёртвый обожжённый человек валяется на тротуаре, ноги перехвачены верёвкой. Это Алеппо. Только что город освободили от повстанцев («повстанцы» – это слово-прикрытие в современной террористической индустрии). Бандиты-наёмники зарезали человека как барана только за то, что в его доме висел портрет Башара Асада, потом таскали тело по асфальту, потом сожгли. Седой старик, согнувшись, сидит на корточках, он прятался от взрыва за деревом – осколком от снаряда ему размозжило голову.
Трупы боевиков с автоматами. Мужчина в гражданской одежде лежит навзничь с чёрным лицом. Подлетает БМП советского образца, солдат на плечах эвакуирует раненого. Где-то грохочет, и понятно, что это не учения. Вот характерный выстрел из гранатомётов. А вот из танка. А рядом одиночные: тун, тун… Солдаты добивают раненых врагов. Они злые на «духов», они очень злые.
Что же на самом деле происходит в Сирии, неужели правда, что народ хочет смены власти и некоей загадочной демократии? Съездите в Алеппо и взгляните в глаза выживших жителей, не солдат – простых жителей. Глаза не обманут: люди ужасно напуганы и счастливы, что свои пришли. Никогда не забуду эти кадры: мужчина – смешной, нелепый – хлопает глазами в видеокамеру, на руках девочка – малышка, улыбается. Он её папа. Он говорит, заикаясь, сирийскому журналисту, что слава Аллаху – свои пришли! Подходит пыльный солдат без каски, берёт почерневшей рукой и трясёт белую детскую руку. Господи, о чём же тогда говорили они? Переводчик перевёл, а я сделал репортаж и забыл.
Симка за отпечаток большого пальца
Не могу купить сим-карту для мобильного телефона. Это проблема, очереди в десятки человек. Оформление занимает минут тридцать-сорок. По улице мы идём пешком, шумно, вкусно пахнет арабской едой, красивые женщины, такси, дорогое женское бельё на манекенах. У офиса «Сириямобил» толпа народу, но мы пробиваемся. У меня забирают паспорт и начинают сканировать все странички, предлагают оставить отпечаток большого пальца левой руки. Теперь навеки под колпаком. Если вдруг переметнусь к сепаратистам и меня найдут под фамилией какой-нибудь Аль-Валид, то, сняв отпечатки с моего трупа, выяснят, кто же я на самом деле.
Жёсткая «мягкая война»
В индустриальный центр Сирии Алеппо группы боевиков заходили с разных направлений. Пешим порядком и на джипах с крупнокалиберными пулемётами, вооружённые стрелковым оружием, гранатомётами. Как на парад. Занимали кварталы, показательно убивали жителей, лояльных к президенту Башару Асаду и его политике. Проще говоря – всех подряд, потому что явной и сколь-либо вменяемой политической оппозиции в Сирии не было. Или каждого десятого, или сотого – в зависимости от задачи и уровня устрашения, поставленных группам террористов западными инструкторами и консультантами.
Сирийской армии ничего не оставалось, как наносить ответный удар. Кто знаком с военной тактикой, понимает: чтобы избежать значительных потерь в живой силе, любая армия в наступлении использует артиллерию, авиацию, тяжёлую бронетехнику. Утюжит квартал за кварталом, вышибая бомбёжками и артобстрелами засевших боевиков. Следом идёт мотопехота, зачищая районы, подавляя оставшиеся очаги сопротивления. Если захвачен промышленный объект – он уничтожается. Если жилой дом – он разрушается. Жители в панике бегут. Кто не успел убежать, тот прячется или гибнет под своими же бомбами или от рук фанатиков-исламистов, для которых законы Ислама ровно ничего не значат. Так было в Грозном, Триполи, Дамаске, Алеппо.
Это и есть тактика так называемой мягкой войны, когда силы, заинтересованные в смене власти в конкретном регионе, провоцируют армию на широкомасштабные войсковые операции в городских условиях, уничтожают промышленность, социальную структуру. Население находится в постоянном страхе, кругом хаос, руины, отсутствие воды, электричества, элементарных удобств. Начинаются все прелести военной и послевоенной жизни. Общество постепенно раскачивается, общество хочет социального благополучия. Но заводы разрушены своей же армией, сельские жители не выходят на поля, еда становится дефицитом. Дефицитом становится само благополучие – вот тут-то и вступают международные обвинители «режима», который якобы не в состоянии обеспечить людям нормальную жизнь. Ну и демократию до кучи приплетают.
Откуда взялись боевики? Да они всегда были, просто до поры до времени жили законсервированными. Крайне радикальные исламистские секты расплодились по всему Ближнему Востоку, Азии, части Европы, нашему Северному Кавказу – такие как ваххабиты, салафиты и прочие «иты». Недостатка в отморозках нет, ткните пальцем в любую часть планеты – везде найдутся необразованные бездельники. Они, при вливании определённого числа денежных знаков, становятся революционерами, борцами за чистый Ислам или ещё что-нибудь. Разве в христианстве и православии, в частности, нет сект? Просто православные забираются под землю и «в страдании и искуплении греха» убивают себя, а салафиты рубят на куски суннитских и шиитских детей, чтобы показать – как они преданы своей идее и какому-то гуру-дегенерату, который даже не может отличить джихад от газавата.
На территории Сирии сегодня воюют до пяти тысяч наёмников из других государств. Скольких-то уничтожат, сколько-то останутся калеками, некоторые, отработав зарплату, ретируются восвояси. Но большая часть передислоцируется, затихнет и снова впадёт в «консервную» кому. Где они вынырнут в следующий раз?