Подписывайтесь на «АН»:

Telegram

Дзен

Новости

Также мы в соцсетях:

ВКонтакте

Одноклассники

Twitter

Аргументы Недели → Спорт 13+

Каждая звездочка салюта – это голова убитого солдата

, 16:34

Юрий Николаевич Транквиллицкий – ученик самого Анатолия Харлампиева, одного из основоположников самбо. Во время Великой Отечественной войны он командовал взводом фронтовой разведки и из всех передряг выходил живым – искусство борьбы выручало. 

Юрий Николаевич, Вы часто говорите, что самбо – Ваша религия. Расскажите, почему Вы выбрали именно этот вид спорта и так его полюбили?

– Для начала скажу, что сам по себе я человек не религиозный. У меня существует одна религия – самбо. Ведь если бы не оно, то перед вами я бы сейчас не сидел. Самбо много раз спасало меня на войне, и я считаю его лучшим видом спорта.

Когда я учился в школе, в четвертом классе, произошел со мной один эпизод... Ко мне на большой перемене подошёл парень по прозвищу «Кабан» и бросил на пол (сейчас могу сказать: неумело бросил). Но тогда было обидно до слёз! Мимо проходил десятиклассник. Он подошел к нему, щелкнул по лбу и пригрозил: «Ты что маленьких обижаешь? Ты ко мне лучше подойди!» А потом взял меня под руку и спросил: «Хочешь ему отомстить?». Я, заплаканный, говорю: «Как же я отомщу?! Я килограммов на пятнадцать меньше его вешу!». А он отвечает: «Иди на Ленинградское шоссе в клуб «Крылья советов» и найди Харлампиева. Запишись к нему в секцию борьбы». И так меня этот случай зацепил, что я так и сделал: нашел Харлампиева и начал заниматься. 

Помните своё первое занятие?

– Хорошо помню. Харлампиев сказал одной самбистке: «Маша, покажи этому мальчику, что такое самбо». Это была его любимая фраза. Она всегда звучала в адрес новичков. И пока я соображал, что делать, Маша положила меня на ковер. Я пытался встать, а она снова меня укладывала. А через некоторое время я оказался на Машином месте, и мне Харлампиев говорил: «Юра, ну-ка покажи этому мальчику, что такое самбо». Я уже много чего умел, владел целой серией приемов.

  Сколько раз Вам приходилось применять приемы самбо на войне?

– У меня было шесть рукопашных схваток. Причем во всех этих схватках фашисты на меня бросались. Не я на них, а они на меня. Если бы не самбо, то мои косточки остались бы в земле на миллионы лет.

Помню, мы освобождаем очередную деревню от фашистов. Я вылезаю из болота и краем глаза вижу, что в меня немец целится. Разворачиваю свой автомат, нажимаю на спуск, а выстрела нет. Оказывается, в ППШ попала какая-то растительность, он засорился, не стреляет. И у него не стреляет! Почему, не знаю, возможно, закончились патроны. Он понял, что мы в одинаковых условиях и бежит на меня. Бежит и сходу ногой бьет мне в пах. Видно, он чему-то учился. Я ловлю его ногу и делаю болевой прием на ахилловы сухожилия, да так, что они у него рвутся. Раздается страшный вопль! В спортивной борьбе этот прием считается не самым эффективным, но в боевой обстановке оказалось то, что нужно. Если бы не самбо, я бы не поймал его ногу. Он бы ударил меня в пах и все, дальше каким-нибудь способом бы прикончил...

Или вот другая история: фашист стреляет в меня из «вальтера». Стреляет несколько раз и не попадает. Мне некуда спрятаться, позади ни леса, ни укрытия. Я прыгаю то в одну сторону, то в другую, и с каждым прыжком приближаюсь к нему. В какой-то момент вышибаю ногой из его руки пистолет. Ну а дальше борьба: кто кого одолеет, тот и выживет. Одолел его я. А этот вальтер потом нашел и забрал себе как трофей, из него еще стрелял в немцев. 

Ваши противники были в хорошей физической форме? 

Да. Они все были сильнее и тяжелее меня. Если я весил 50 кг, то они, наверно, где-то по 80. Вот чем отличается наш солдат от фашистского? У фашистов – бани и хорошее питание. Ну, приличное питание. По крайней мере, они не ходили полуголодными, как мы. А нас чем кормили? Одной пшёнкой. Изредка давали американское сало – тоненький, почти прозрачный кусочек. Хлеба было очень-очень мало. Мясо и масло мы в окопах видели только во сне.

И тем более великая наша победа, что мы, недоевшие, недовооруженные, недообученные, все-таки выиграли эту войну. Ведь фашистская армия была одной из лучших по вооружению и подготовке в мире. А мы явно уступали и по стратегическим решениям боевых операций, и по уровню военного мастерства. В 1941 году в плен попало более 3 миллионов человек! Это страшное поражение нашей армии. А все-таки победа была наша!

– К сожалению, участников и очевидцев войны остается все меньше. Поэтому их воспоминания особенно дороги. Вы можете нам рассказать, как Вы узнали о начале войны, что чувствовали тогда? 

Мне было пятнадцать лет. Мы отдыхали с мамой в Томилино на даче у моей тёти. Приехал папа, у него 22 июня был день рождения, и мы договорились, что он отпразднует с нами. Он вошел в дом, поднял голову и сказал: «Началась война». Мы вообще не понимали, что делать. Была какая-то растерянность. Родители, молчаливые, пошли в магазин, купили две буханки черного хлеба и вернулись за стол, который уже не казался праздничным. Вот с этого дня для моей семьи началась война. Я, если честно, даже не ощутил тогда никаких эмоций: ни положительных, ни отрицательных. Просто подумал: «Ну, война будет. Ну и что? Посмотрим».

– А как Вы попали на фронт?

Я учился в архитектурно-строительном техникуме, и нас всех разбросали по заводам на практику. Меня отправили на военный завод слесарем-сборщиком: крепил хвосты авиабомбам. Работа грязная была, ужас. Вкалывали по 16 часов. Когда ехал на трамвае от завода до дома, всегда спал. А дома сил не оставалось раздеться, падал на кровать прямо в рабочей одежде.

На заводе сварочные аппараты работали вовсю, в цеху их было много. Кругом светомаскировка, свет не проникал, вентиляции нет. От сварки был такой противный перегар. Приходилось всем этим дышать, так что мы буквально падали к концу смены. И я не выдержал. Несмотря на то, что у меня была бронь от завода, пошел в военкомат. Сказал, что хочу в армию добровольцем. Стоял январь 1943 года...

Начинал я простым солдатом, потом меня направили на курсы младших лейтенантов Западного фронта. Как выпустился – сразу в бой. Я воевал в Белоруссии. Тогда проводилась операция «Багратион». 

Помню, до немцев 200 метров, между нами заболоченное поле и разлагающиеся трупы. Что такое окопы в Белоруссии весной? Да это сточные канавы! Мы стояли по грудь в ледяной грязно-глинистой жиже. С фашистами мы как бы договорились: ночью не стрелять (на одиночный выстрел отвечали артиллерийской канонадой). Мы вылезали из окопа, снимали сапоги, выжимали портянки. Всё выжатое считалось сухим. Надевали это снова и немножко дремали. С рассвета начиналась опять борьба. И снова надо было нырять в эту жижу. Но никто не болел, никаких кашлей, ангин – ничего не было, вот что интересно. 

Война была жестокой. Она не отпускает,  это я знаю по себе и по впечатлениям других фронтовиков. Она держит цепко всю жизнь оставшуюся, и снится, и днем иной раз вспоминается.

– А сны о войне часто снятся?

По-разному. Вот когда начинаются какие-то праздники, то, конечно, чаще.

Вообще ликование и война – это для меня несовместимые понятия. Я со многими фронтовиками на эту тему разговаривал, и общее впечатление от салютов такое: каждая звездочка салюта – как будто голова убитого солдата. Поэтому я их не смотрю. И фильмы о войне тоже стараюсь не смотреть, потому что там лжи больше, чем правды.

 Как думаете, почему не показывают реальную картину прошлого?

Реальная картина войны слишком жестока. Это обнаженный полутруп. Каждый день мы убиваем друг друга. Убиваем! А вы почувствуйте только, что такое убить человека… Солдаты – это же профессиональные убийцы. И мы ими были.

– Наверное, в таких нечеловеческих условиях товарищеская поддержка была особо важна. А вообще фронтовая дружба отличается от дружбы, привычной нам?

Трудный вопрос. Никого из моих фронтовых товарищей уже нет в живых.

Был у меня один друг, я бы сказал, больше чем друг. Его звали Ион Деген, он был командиром танка во время войны, но познакомились мы позже. Ион написал стихотворение «Мой товарищ, в смертельной агонии...», которое было на слуху у каждого солдата. Знал это стихотворение и я, воюя в окопах Белоруссии.

В 1995 году я написал жёсткую статью в «Известиях» – «Засахаренная победа и окопная правда». Если честно, даже и не мечтал, что напечатают, но... напечатали! Главный редактор «Вопросов литературы» Лазарь Лазарев заметил эту статью, и она ему понравилась. Позже на встрече с ветеранами в Израиле он прочитал мою статью, которая начиналась с этого стихотворения. Один из ветеранов встал и сказал: «Минуточку, это моё стихотворение». Так был найден Ион Деген. Через Лазарева он мне в ответ подарил свою книгу с подписью: «Гвардии лейтенанту Юрию Транквиллицкому от гвардии лейтенанта Иона Дегена, который летом 1944 г. воевал в тех же местах. Эта книга подтвердит, что на войну мы смотрели (и смотрим) из того же наблюдательного пункта». Потом мы стали поздравлять друг друга с праздниками и началась переписка. Представляете, нам удалось с ним увидеться только через 70 лет после войны, а мы обнялись, как родные! Никаких вопросов, ничего. Сколько теплых слов мы друг другу сказали… Мы же с ним фронтовые братья. Думаю, что такая дружба отличается от всех остальных.

 

Мой товарищ, в смертельной агонии 

Не зови понапрасну друзей. 

Дай-ка лучше согрею ладони я 

Над дымящейся кровью твоей. 

Ты не плачь, не стони, ты не маленький, 

Ты не ранен, ты просто убит. 

Дай на память сниму с тебя валенки. 

Нам ещё наступать предстоит. 

               Ион Деген, декабрь 1944 г.

 

 

Подписывайтесь на Аргументы недели: Новости | Дзен | Telegram