Экономист Андрей МОВЧАН:
– Первое. У российской экономики два лица, две разные сущности. Первая – это нефтегазовая корпорация, её можно назвать «Россия-нефть». Вторая – всё остальное. У нас построено чудовищное псевдосоциальное государство. В нём 30% рабочих мест даёт госсектор, ещё 8% – прямые поставщики госсектора.
Каждая из этих частей живёт своей жизнью. Например, когда считают рост экономики в нынешнем году, кто-то говорит про 0, 8%, кто-то про 1, 5%. Но из чего он складывается? Прежде всего из сильно подросшей цены на нефть. Давно известно, когда цена на нефть вырастает на 20%, ВВП России при этом в целом увеличивается примерно на 1%. Но растёт по-разному, нефтяная часть экономики подрастает гораздо сильнее, на 2, 5%. В 2017 году рост цен на основную российскую марку нефти «Юралс» как раз был около 20%. Значит, если не брать в расчёт нефтяную корпорацию, остальная – несырьевая Россия в 2017 году скорее сократила ВВП.
Второе. В 2017 году примерно 90% всех инвестиций в стране дали всего четыре точки роста. Это реновация в Москве, мост в Крым, «Сила Сибири» и Дальний Восток. Можно сказать, это тяжёлая и не очень эффективная попытка помощи России социальной от России нефтяной. Как видим, эта попытка совершенно не превращается в нормальный рост ВВП.
Третье. Почему сейчас такая низкая инфляция? Конечно, у правительства давняя традиция приписывать любые позитивные погодные явления собственным достижениям. Но на самом деле инфляция такая низкая, потому что у населения нет денег, спрос очень низкий, он и порождает такой скромный рост цен. В 2017 году многие ждали, что люди вернутся на рынок и спрос будет расти. Люди не вернулись. Реальный рост спроса на нуле. Но при этом кредитование в целом выросло на 8%, ипотека – сразу на 40%. Значит, реальный спрос со стороны населения, то есть тот, что обеспечен не кредитами, а собственными доходами, продолжает стремительно двигаться вниз.
Четвёртое. Все видят, налоги растут. У нас налоговая нагрузка на зарплаты граждан уже выше, чем в США. Это тоже важный момент, он многое объясняет, почему у нас такая ситуация во второй, не нефтяной экономике, почему там нет роста. Дальше налоги будут ещё выше, правительство на глазах увеличивает косвенные сборы, стремительно растёт налог на недвижимость, похоже, появится налог на движимое имущество. При этом девять месяцев правительство разрабатывало налоговую реформу. В результате недавно было объявлено – оказывается, налоговой реформы в ближайшее время не будет. Она откладывается минимум на год, до выборов, до создания нового правительства. То есть нынешнее правительство не понимает, как реформировать налоги, и вообще ничего не понимает.
Профессор НИУ ВШЭ Олег ВЬЮГИН:
– Экономического роста сейчас нет вообще. Можно говорить об оценках роста в 1–2%, но это всё статистические эффекты из-за локального подъёма в отдельных отраслях.
С точки зрения здравого смысла ситуация понятна. У многих предприятий нет серьёзных ресурсов для роста. Как наверху нет и мотивации к тому, чтобы кто-то его стимулировал. Огромный государственный сектор, в том числе квазигосударственный, компании, которые контролируются государством или фактически находятся под пристальным государственным контролем, конечно, располагают ресурсами. Но они часто используются на непроизводительные цели.
При нынешних условиях для тех, кто у руля, экономический рост вообще вторичен, первичным является перераспределение. Преодолеть сложившуюся систему, не хочу использовать понятие «интересы политических элит», достаточно трудно. Всё это было запрограммировано начиная, наверное, с 2007 года. Тогда ситуацию в экономике пустили на самотёк, фактически система управления строилась таким образом, что позволяла пробивать свои интересы тем, кто сильнее. А сильнее всех государство, потому что оно обладает правом безграничного насилия. Не нужно думать, что был какой-то злой умысел, что всё это строилось намеренно. Просто так сложилась система интересов.
Конечно, альтернативная модель, которая в какой-то степени действовала в начале нулевых годов, не была идеальной, но она создавала условия для конкуренции, масштабного развития новых технологий. Сейчас мотивация остаётся в основном на уровне малых и средних предприятий. Но у нас они не выступают весомым звеном экономики, основные ресурсы принадлежат и распределяются крупнейшими компаниями, которые контролируются уставшими олигархами. Эти люди сейчас занимаются в основном спасением своих капиталов. К сожалению, это совсем не стимул для развития.
Декан юридического факультета Северо-Западного института управления РАНХиГС Сергей ЦЫПЛЯЕВ:
– Сейчас много говорят о преодолении технологической отсталости. Недавно я услышал такой пример: в Южной Корее на 10 тысяч рабочих сейчас приходится 400 промышленных роботов.
В остальных промышленно развитых странах цифры похожие – 200–300 роботов на 10 тысяч. В Китае пока 36. Но в РФ только два. Вот она, разница – 400 с лишним в Южной Корее и два у нас. Другой ошарашивающий пример: сейчас государственный сектор или государство напрямую производят 75% ВВП. Спрашивается, где частный бизнес, где те самые рыночные акулы капитализма? Всё это давно закончилось. Кругом один сплошной государственно-монополистический капитализм.
Что в ответ делает правительство? Оно пишет знаменитую программу «2020» и заявляет: давайте утроим расходы на научно-исследовательские разработки. Проходит 10 лет, ничего не сделано. Тогда пишут новую программу, берут некое количество предприятий, которые вроде как занимаются инновациями, и говорят: давайте упятерим. Проходит ещё семь лет, опять ничего не произошло.
Почему так происходит? Ответ лежит на самом деле в неожиданной плоскости. История показывает: ключевая проблема всех этих модернизаций – сопротивление элиты. Это любая элита, экономическая или властная. Притом для меня «элита» – не ругательное слово, это шире, чем власть. Это думающий, говорящий класс. Недавно была история. Съезд театральных деятелей, речь Константина Райкина, который выступил очень решительно против цензуры. Вот это оно.
Так вот, по поводу сопротивления. Тут история дарит сотни превосходных примеров. Император Австрии Франц Иосиф сидел у власти совершенно дикое количество лет – 68. К нему пришли, сказали: «Давайте строить железные дороги». Ответ императора: «Ни в коем случае. По этой железной дороге ко мне приедет революция». Он же не соглашался строить предприятия, потому что боялся пролетариата. В России было то же самое. Министр финансов граф Егор Канкрин был категорический противник строительства железных дорог. Никаких вариантов. Император Николай I придерживался той же политики. Дальше появляется Клейнмихель, главный управляющий путей сообщения и государственных зданий, то есть по-нашему – министр путей сообщения и Госкомимущества. И его позиция та же, он убеждает царя, что железные дороги России вообще не нужны и не надо этого делать, тем более что подряды на ремонт тракта Петербург – Москва он раздаёт своим родственникам. Ремонтируется так, что экипажи опрокидываются. И вот результат: 1842 год, на всю великую матушку-Россию одна железная дорога из Санкт-Петербурга до Царского Села.
Сейчас у определённой части элиты работает то же чувство самосохранения, возникает мысль – давайте ничего не будем менять. То же с партиями. Смотрите, что творится: от как бы демократического до остальных частей спектра – всюду лидеры, по 23 года не сменяемые. И вот эта проблема, потому что смена поколений необходима. Обществу важно понимать, что конкуренция – это не вредно, это не что-то неправильное; это механизм развития и в экономике, и в политике.
Конечно, не надо сверхбыстрых реформ. Быстрые скачки ни к чему хорошему не приводят. Пример – питерский стадион, который хотели построить быстро и дёшево. В результате постоянной гонки, попыток строить без проекта, попыток обогнать время всё закончилось тем, что строили больше 10 лет, и обошлось это в дикие деньги. Да, все понимают, невозможно будет запустить конкурентную, свободную экономику, сохраняя монополию власти. И эти вещи, хочешь не хочешь, надо делать параллельно. Это всегда большое искусство, как удержать параметры системы в устойчивом интервале. Но нас часто носит: либо абсолютно замонолитить всё, всех построить. Либо другая крайность – безбрежная либерализация, когда разносит всё на части, и мы потом собираем государство, как лего из отдельных кусочков. Вот эти шарахания – это как раз то, что приводит людей к ощущениям, что лучше вообще ничего не делать.
Экономист, президент партнёрства «Новый экономический рост», Михаил ДМИТРИЕВ:
– В нынешний кризис нам повезло сразу в двух отношениях. Во-первых, отскок цен на нефть, пускай в два этапа, оказался довольно быстрым. Были опасения, что сланцевая нефть окончательно обрушит рынок и цена барреля может упасть ниже 40 долларов. При этом если бы нефть ушла в район 20–25 долларов, мы бы сейчас имели принципиально другую ситуацию в стране. Это было бы, скажем мягко, шоковым погружением в несырьевую экономику. Это были бы очень серьёзные потрясения. Помимо прочего стране не хватило бы нефтедолларов для закупки даже минимально необходимого промышленности и населению объёма товаров по импорту. Того, который не роскошь, но реально необходим для нормального функционирования экономики.
Но те, кто делал мрачные прогнозы, не учли быстрого роста издержек сланцевых компаний, поскольку на фоне бума всё, от зарплат профессионалов до оборудования, резко подорожало. Когда же началось падение нефтяных цен, издержки, напротив, стали быстро сокращаться, при этом добывающие компании снизили активность по бурению скважин. Сегодня, правда, объёмы бурения сланцевых скважин снова достигают рекордных уровней. Но мы уже видим предел издержек, ниже которых жизнеспособность сланцевой отрасли крайне сомнительна. И этот уровень точно не 20 долларов за баррель. Это создаёт определённость, в ближайшие годы цены на баррель не опустятся ниже 45–55 долларов.
Для России это комфортная цена, трёхлетний бюджет у нас свёрстан по 40 долларов за баррель. Он будет бездефицитным даже при таком уровне. А при ценах выше 40 валютные резервы будут пополняться. То есть мы благополучно избежали самых страшных угроз. Всего того, что в недавнем прошлом происходило в соседней Украине из-за безответственной финансовой политики.