58 лет назад, в ноябре 1955 года, на Семипалатинском полигоне в обстановке строжайшей секретности прошло испытание первой двухступенчатой водородной бомбы с индексом РДС‑37. Выдающееся достижение советских учёных-ядерщиков документировали на киноплёнку, с разных точек, сразу 10 операторов студии «Центрнаучфильм». До наших дней из них дожил лишь Махмуд Мухамедзянович РАФИКОВ, снимавший взрыв с самолёта. Более сорока лет Мах – под таким именем известен он в кинематографических кругах – не имел права рассказывать об увиденном, а около 2 тыс. метров отснятой им плёнки засекречено до сих пор. Но и сегодня, в свои 89 лет, заслуженный деятель искусств РФ, кавалер ордена «Знак почёта», обладатель престижной премии «Ника-2011» Мах Рафиков до мельчайших подробностей помнит события тех памятных дней. Своими воспоминаниями он поделился с читателями «АН».
В шаге от катастрофы
– Махмуд Мухамедзянович, когда вы впервые услышали о водородном оружии?
–В сентябре 1955 года, когда в очередной раз приехал с коллегами в Семипалатинск. Помнится, сняли тогда один ядерный взрыв, другой, и тут нам говорят – надо, мол, тщательно подготовиться к очередной съёмке. Ожидается испытание нового, ещё более мощного оружия. Признаться, разговоры о нём на полигоне уже ходили. Полигон к испытаниям готовили основательно. На специально оборудованной площадке в поле возводили наземные и подземные сооружения, строили различные объекты: дома, сараи и прочее. Размещали всевозможные транспортные средства, причём совершенно новые. Автомобили, например, так заманчиво блестели на солнце, что мы с коллегой решили поживиться: позаимствовать у одного из них аккумулятор. Но стоило нам приоткрыть капот машины, как неизвестно откуда прибежали военные и подняли шум. Все наши доводы о том, что всё равно, мол, пропадёт, в расчёт не принимались: пришлось ретироваться. Материальные объекты на площадке размещались с единственной целью – посмотреть, что от них останется после взрыва.
– А правда ли, что испытание водородной бомбы несколько раз откладывалось?
– Первоначально планировалось произвести взрыв в июне–июле 1955 года, для чего в Семипалатинск в начале лета приехали учёные, военные – в основном генералы, а также гражданские специалисты. Казалось бы, всё было готово к испытанию. Но тут возник вопрос – как быть с самолётом-бомбоносителем, который мог попросту сгореть вместе с экипажем, поскольку мощность водородной бомбы превышала все допустимые пределы. После детальной проработки вопроса решили вернуть самолёт заводу-изготовителю – для дополнительной теплоизоляции. Поэтому испытание перенесли на конец ноября. Не нужно, думаю, напоминать о том, какое оно имело значение для нашей страны в условиях глобального противостояния двух социальных систем. Поэтому к документированию мы готовились с особой тщательностью. В день испытания каждый из нас занял заранее отведённое ему место. Я, например, находился в авиадивизионе возле самолёта, специально выделенного мне для съёмок.
Поступил первый сигнал – бомбу благополучно загрузили в самолёт-бомбоноситель. Затем второй сигнал – Ту-16 с водородным оружием успешно взлетел и пошёл на цель. Он должен был совершить круг, обнаружить пеленг, установленный на земле, пройти над целью и только на втором круге сбросить бомбу в установленное место. Однако погода в тот день была, как нарочно, пасмурной, небо затянуло тучами. Лётчик отправил на землю установленный сигнал, однако ответа не получил. Самолёт находился на высоте около 12 км, скорость – более чем приличная. Что было делать – рядом Семипалатинск? Можно только догадываться, что пережил в те непростые минуты лётчик.
Ничего этого я, разумеется, ещё не знал. Ожидал своего вылета и очень волновался – почему не поступает команда? Даже возмущался – мол, сорвётся съёмка, кто отвечать будет? Но тут заметил – все вдруг забегали, засуетились, лица встревоженные. Однако мне никто ничего не говорил. Тогда я побежал к начальнику местного спецотдела, у которого хранилась наша аппаратура, а также вся снятая и неснятая плёнка, поскольку она являлась секретным материалом. Чуть ли не закричал на него – почему меня не выпускают? А он отвечает, стараясь казаться спокойным, – возникли, мол, определённые сложности, поэтому никакого испытания не будет, а самолёт с водородной бомбой готовят к посадке.
И только позже я узнал, насколько серьёзной была ситуация. Сбрасывать водородную авиабомбу «лишь бы куда» было нельзя. Однако и случая, чтобы самолёт с ядерным оружием на борту совершал посадку, мировая практика на тот момент ещё не знала. Тут же была не просто ядерная, а целая водородная бомба мощностью 1,5 мегатонны! Что делать в подобной ситуации, никто не знал. Хватаю киноаппарат и бегу к взлётно-посадочной полосе – снимать хотя бы посадку Ту-16. Выбрал точку съёмки – рядом с белой чертой на полосе, где его колёса должны коснуться земли, и жду.
Ту-16 с водородной бомбой на борту долго кружил в небе. Оказывается, всё это время «наверху» решали, как быть. Опасались, что при посадке может произойти ядерный взрыв. Так продолжалось до тех пор, пока всю ответственность на себя не взял Игорь Васильевич Курчатов. Но об этом мы узнали не сразу. Наконец лётчику разрешили посадку. Я приготовился к съёмке. Находящийся рядом чекист посоветовал отойти метров на пятьдесят подальше, что сам он и сделал позже, завидев приближающийся самолёт. Я же решил про себя: если «водородка» взорвётся, то не всё ли равно, на каком расстоянии от эпицентра взрыва буду стоять, и поэтому остался на месте. Как только самолёт коснулся колёсами полосы, вылетели тормозные парашюты. Всё это я снимал затаив дыхание, а иначе изображение начало бы прыгать. И вдруг увидел в объектив, как, удаляясь, самолёт буквально замахал крыльями. Я решил, что что-то происходит с аппаратом или же со мной – от перенапряжения. И только много лет спустя из книги воспоминаний Серафима Михайловича Куликова, командовавшего в Семипалатинске авиадивизионом, узнал истинную причину произошедшего. Оказалось, лётчики, опасаясь взрыва водородной бобы от малейшего удара, побоялись слишком резко тормозить, и поэтому самолёту для остановки не хватило взлётно-посадочной полосы. Ту-16 выкатился за её пределы и запрыгал по земле, размахивая крыльями. Уже к вечеру того же дня мне сообщили, что испытание переносится на 22 ноября.
Судный день
– И снова неудача?
– На этот раз всё прошло гладко. Накануне меня предупредили, что испытание «водородки» я буду снимать с расстояния 25 километров, хотя взрывы обычной ядерной бомбы документировал обычно с трёх-пяти. Погода в тот день выдалась отменная: видимость отличная, ветра нет. И вот Ту‑16 выходит на выброс бомбы. Я следую за ним на Ли-2, параллельным курсом, на высоте пять километров. Взрыв снимаю с левого борта – через специально оборудованный для этих целей иллюминатор. Съёмку веду сразу тремя киноаппаратами, размещёнными на одной площадке, установленной на штатив, – моё собственное изобретение. Целюсь на объект крупным планом, а две другие камеры берут средний и общий. И вдруг буквально ниоткуда возникает просто фантастических размеров ядерный гриб – ничего подобного раньше я не видел, хотя до этого успел запечатлеть на киноплёнку около 15 испытаний ядерного оружия различной мощности и конфигурации. Причём форму он имел совершенно иную, нежели гриб от обычного ядерного взрыва.
В средней части, например, был сильно растянут – чуть ли не по всему горизонту. В центре же его отчётливо просматривался шар. Сначала – огненный, затем – лимонного цвета, который постепенно переходил в красный. Причём лимонно-красным гриб оставался довольно долго и при этом ярко светился. Затем в нём стали преобладать морковные тона. И тут я услышал звук, похожий на мощный раскат грома, – пошла звуковая волна. По собственному опыту знал, что практически сразу же за ней последует ударная волна. Едва успел отодвинуть от глаза камеру – в противном случае получил бы синяк, что со мной уже бывало неоднократно.
Налетевшая ударная волна была такой чудовищной силы, что наш самолёт не просто тряхнуло, а он испытал даже так называемый эффект опрокидывания. Основной удар пришёлся на левое, ближайшее к взрыву, крыло. И поэтому Ли-2, опрокинувшись на правое, стал стремительно проваливаться вниз. Ощущение не из приятных. На наше счастье, лётчикам удалось буквально чудом выровнять самолёт, и я продолжил съёмку. Первоначальную форму ядерный гриб держал довольно долго, даже несмотря на налетевший неизвестно откуда ветер. А затем он постепенно стал смещаться к юго-востоку – в сторону Монголии.
А ещё через пару дней, когда уровень радиации упал, я снимал, опять же с самолёта, но только уже с маленького – моноплана Як-4, последствия испытания «водородки» на земле. Знакомую мне площадку было не узнать: всё перевёрнуто, разбито, изуродовано. Да что там площадка! Даже в городке под названием Берег, расположенном в 60 км от места испытания, под воздействием ударной волны вылетели все стёкла в окнах пятиэтажной гостиницы, обращённых в сторону полигона. К моему приезду туда все они были завешены байковыми одеялами.
Кстати, мой коллега, работавший во время взрыва в том же населённом пункте, успел снять на плёнку четверых мужчин, идущих по центральной улице города: ударная волна буквально повалила их на асфальт. Да и сам он, не удержавшись на ногах, упал на землю и получил ушибы.
Словом, первая советская водородная авиабомба состоялась. И главным итогом её успешного испытания я считаю тот факт, что, узнав об очередном успехе Советского Союза, руководство Соединённых Штатов Америки, не располагающее в то время столь грозным оружием, вынуждено было окончательно отказаться от планов военной конфронтации с нашей страной.