//НАШИ ПАРТНЕРЫ

наши партнеры

//Поп-новости

//Сад и огород

«Написано кровью»

№ 32(66) от 09.08.2007 [ «Аргументы Недели » ]

«Написано кровью»

Окончание. Начало – в №31

 Российский писатель Александр Солженицын о трагической истории своей страны, о неудачах реформаторов Горбачева и Ельцина, о разочаровании в политике Запада и об отношении к жизни и смерти.

 – ТО, ЧТО стабильная Россия и Западу выгодна, постепенно стало ясно для всех. Но одно обстоятельство нас удивляет более всего. Всякий раз, когда речь заходила о правильном для России государственном устройстве, вы выступали за гражданское самоуправление, противопоставляя эту модель западной демократии. После семи лет правления Путина мы наблюдаем движение в совершенно противоположном направлении: власть сосредоточена в руках президента, все ориентировано на него; оппозиции почти не осталось.

 – Да, я неизменно настаивал и настаиваю на необходимости для России местного самоуправления, при этом нисколько не «противопоставляя эту модель западной демократии», напротив – убеждая своих сограждан примерами высокоэффективного самоуправления в Швейцарии и Новой Англии, которые я наблюдал своими глазами.

 Но вы смешиваете в вашем вопросе местное самоуправление, возможное только на самом нижнем уровне, где люди лично знают избираемых ими управителей, – с региональной властью нескольких десятков губернаторов, которые в ельцинский период вместе с центром дружно давили любые начала местного самоуправления.

 Я и сегодня весьма удручен той медленностью и неумелостью, с какой происходит у нас выстраивание местного самоуправления. Но оно все-таки происходит, и если в ельцинские времена возможности местного самоуправления фактически блокировались на законодательном уровне, то сейчас государственная власть, по всей ее вертикали, делегирует все большее число решений – на усмотрение местного населения. К сожалению, это еще не носит системного характера.

 Оппозиция? – несомненно нужна и желаема всеми, кто хочет стране здорового развития. Сейчас, как и при Ельцине, в оппозиции разве что коммунисты. Однако, говоря «оппозиции почти не осталось» – вы, конечно, имеете в виду демократические партии 90-х годов? Но взгляните же непредвзято: если все 90-е годы происходило резкое падение жизненного уровня, затронувшее три четверти российских семей, и все под «демократическими знаменами», – то ничего удивительного, что население отхлынуло из-под этих знамен. А сейчас лидеры тех партий все никак не могут поделить портфели воображаемого теневого правительства.

 К большому сожалению, в России еще нет конструктивной, внятной и многочисленной оппозиции. Очевидно, что для ее формирования, как и для зрелости других демократических институтов, понадобится больше времени и опыта.

 – Во время нашего последнего интервью вы критиковали, что в Думе сидело лишь около половины депутатов, избранных напрямую, а доминирующее положение занимали представители политических партий. После проведенной Путиным реформы избирательной системы прямых мандатов не осталось вовсе. Это ведь шаг назад!

 – Да, я считаю это ошибкой. Я убежденный и последовательный критик «партийного парламентаризма» и сторонник внепартийности избрания подлинных народных представителей, лично ответственных перед своими регионами, округами и могущих быть, при неудовлетворительной деятельности, отозванными со своих депутатских постов. Я уважаю, понимаю сущность объединений хозяйственных, кооперативных, территориальных, учебных, образовательных, профессиональных, производственных – но не вижу органичности в политических партиях: связь по политическим убеждениям может быть и не стойка, а часто и не бескорыстна. Лев Троцкий (в период Октябрьского переворота) метко выразился: «Ничего не стоит та партия, которая не ставит своей целью захват власти». Речь – о выгоде для себя, за счет остального населения. Как и захват власти безоружный. Голосование по безликим партийным программам, названиям партий – фальшиво подменяет единственный достоверный выбор народного представителя: именного кандидата – именным избирателем. (В этом – и весь смысл «народного представительства».)

 – Несмотря на высокие объемы выручки от экспорта нефти и газа и на формирование среднего класса, социальные контрасты между бедными и богатыми в России остаются огромными. Что можно сделать, чтобы исправить положение?

 – Хотя многие баснословные состояния были созданы в ельцинский период бессовестным грабительством, сегодня единственный разумный способ исправления ситуации – это не разрушать крупные предприятия, которыми, надо признать, нынешние владельцы стараются управлять более эффективно, а дать возможность дышать средним и мелким. А значит – защищать гражданина и мелкого предпринимателя от произвола, от коррупции. Вкладывать выручку от народных недр в народное хозяйство, в образование, в здравоохранение – и научиться делать это без позорных краж и растрат.

 – В последнее время произошло некоторое отрезвление в отношениях России и Запада, в том числе – и в отношениях между Россией и Европой. В чем причина? В чем Запад не способен понять современную Россию?

 – Причин можно назвать несколько, но мне интереснее всего психологические, а именно: расхождение иллюзорных надежд – и в России, и на Западе – с реальностью.

 Когда я вернулся в Россию в 1994‑м, я застал здесь почти обожествление западного мира и государственного строя разных его стран. Надо признать, что в этом было не столько действительного знания и сознательного выбора, сколько естественного отвращения от большевисткого режима и его антизападной пропаганды. Обстановку сначала поменяли жестокие натовские бомбежки Сербии. Они провели черную, неизгладимую черту — и справедливо будет сказать, что во всех слоях российского общества. Затем положение усугубилось шагами НАТО по втягиванию в свою сферу частей распавшегося СССР, и особенно чувствительно – Украины, столь родственной нам через миллионы живых конкретных семейных связей. Они могут быть в одночасье разрублены новой границей военного блока.

 Итак, восприятие Запада, как по преимуществу Рыцаря Демократии, сменилось разочарованной констатацией, что в основе западной политики лежит прежде всего прагматизм, зачастую корыстный, циничный. Многими в России это переживалось тяжело, как крушение идеалов.

 В то же время Запад, празднуя конец изнурительной холодной войны и наблюдая полтора десятка лет горбачевско-ельцинскую анархию внутри и сдачу всех позиций вовне, очень быстро привык к облегчительной мысли, что Россия теперь – почти страна третьего мира, и так будет всегда. Когда же Россия вновь начала укрепляться, экономически и государственно, это было воспринято Западом – быть может, на подсознательном уровне еще не изжитых страхов – панически.

 – У него возникли ассоциации с прежней супердержавой – Советским Союзом.

 – Напрасно. Но еще прежде того Запад позволил себе жить в иллюзии (или удобном лукавстве?), что в России – юная демократия, когда ее еще не было вовсе. Разумеется, Россия еще не демократическая страна, она только начинает строить демократию, и ничего нет легче, как предъявить ей длинный список упущений, и нарушений, и заблуждений. Но разве в борьбе, которая началась и идет после 11 сентября, не протянула Россия Западу руку, явно и недвусмысленно? И только психологической неадекватностью (либо провальной недальновидностью?) можно объяснить иррациональное отталкивание этой руки. США, приняв важнейшую нашу помощь в Афганистане, тут же обернулись к России все только с новыми и новыми требованиями. А претензии к России Европы почти нескрываемо коренятся в ее энергетических страхах, к тому же необоснованных.

 Это отталкивание России Западом – не слишком ли большая роскошь, особенно перед лицом новых угроз? В своем последнем интервью на Западе перед возвратом в Россию (в апреле 1994-го журналу «Форбс») я сказал: «Если смотреть далеко в будущее, то можно прозреть в XXI в. и такое время, когда США вместе с Европой еще сильно вознуждаются в России как в союзнице».

 – Кто из немецких поэтов, писателей и философов оказал на вас самое сильное влияние?

 – Мое детское и юношеское становление сопровождали Шиллер и Гете. Позже испытал я увлечение Шеллингом. И для меня драгоценна великая немецкая музыка. Я не представляю свою жизнь без Баха, Бетховена, Шуберта.

 – На Западе сегодня о современной российской литературе практически ничего не знают. Какой вам видится ситуация в российской литературе?

 – Время стремительных и кардинальных перемен – никогда не лучшее для литературы. Не только великие, но хотя бы значительные литературные произведения почти всегда и почти всюду создавались во времена стабильности – доброй или дурной, но стабильности. Современная российская литература – не исключение. Недаром сегодня в России просвещенный читательский интерес переместился к литературе факта: мемуары, биографии, документальная проза.

 Я верю, однако, что справедливость и совестливость не выветрятся из основы русской литературы и она еще послужит высветлению нашего духа и глубине понимания.

 – Через все ваше творчество проходит мысль о влиянии православия на русский мир. Как сегодня обстоят дела с моральной компетенцией русской православной церкви? Нам представляется, что она вновь превращается в государственную церковь, каковой она была столетия назад – институтом, фактически легитимировавшим кремлевского властелина в качестве наместника Божия.

 – Напротив, надо удивляться, как за короткие годы, прошедшие со времен тотальной подчиненности церкви коммунистическому государству, ей удалось обрести достаточно независимую позицию. Не забывайте, какие страшные человеческие потери несла Русская православная церковь почти весь двадцатый век. Она только-только встает на ноги. А молодое послесоветское государство только-только учится уважать в церкви самостоятельный и независимый организм. «Социальная доктрина» Русской православной церкви идет гораздо дальше, чем программы правительства. А в последнее время митрополит Кирилл, виднейший выразитель церковной позиции, настойчиво призывает, например, изменить систему налогообложения, уж совсем не в унисон с правительством, – и делает это публично, на центральных телеканалах.

 «Легитимация кремлевского властелина»? Вы, очевидно, имеете в виду отпевание Ельцина в кафедральном соборе и отказ от гражданской церемонии прощания?

– И это тоже.

 – Что ж, это был, вероятно, единственный способ сдержать, избежать при похоронах возможных проявлений еще не остывшего народного гнева. Но я не вижу никаких оснований рассматривать это как утвержденный на будущее протокол похорон российских президентов.

 А что касается прошлого – церковь возносит круглосуточные заупокойные молитвы по жертвам коммунистических расстрелов в подмосковном Бутово, на Соловках и в других местах массовых захоронений.

 – В 1987 г. в беседе с основателем «Шпигеля» Рудольфом Аугштейном вы отмечали, насколько сложно во всеуслышание говорить о своем отношении к религии. Что значит вера для вас?

 – Для меня вера – это основа и укрепа личной жизни человека.

 – Вы боитесь смерти?

 – Нет, уже давно не испытываю перед смертью никакого страха. Вот в юности надо мной реяла ранняя смерть моего отца (в 27 лет) – и я боялся умереть прежде, чем осуществлю свои литературные замыслы. Но уже между моими 30 и 40 годами я обрел самое спокойное отношение к смерти. Ощущаю ее как естественную, но вовсе не конечную веху существования личности.

 – Мы во всяком случае желаем вам еще многие лета творческой жизни!

 – Нет, нет. Не надо. Достаточно.

 – Александр Исаевич! Мы благодарим вас за эту беседу.

Понравилась публикация? Поддержите издание!

5 руб. [ Сказать спасибо ] 25 руб. [ Получить свежий номер на почту ] 490 руб. [ Получить годовую подписку ]

*Получай яркий, цветной оригинал газеты в формате PDF на свой электронный адрес

Оставайтесь с нами. Добавьте нас в "Мои источники" в Яндекс Новостях и Google News и мы позаботимся о том, чтобы вы читали только интересный и проверенный контент

Добавить в «Мои Источники» в Яндекс Новостях Добавить в «Мои Источники» в Google News

Обсудить наши публикации можно здесь:

  • Теги: 
?>

//Новости МирТесен

//Авторы АН

Все авторы >>

//самое читаемое

//Новости СМИ2

//Новости advert.mirtesen.ru

//Читайте также

//Наши партнеры