Белёк – детёныш гренландского тюленя в возрасте до двух недель. К негодованию зоозащитников – объект зверобойного промысла. Но в несентиментальные 1920-е гг. СССР и Норвегия спорили как раз о том, кому бить тюленя – маленького и взрослого.
Бой бельков
Сегодня Россия бельков не бьёт. Дело не только в том, что на их защиту встали всевозможные эстрадные, кино- и прочие звёзды. И даже не в том, что в 2009-м Владимир Путин (тогда премьер-министр) запретил охоту на детёнышей тюленя.
– Бить некому! – поясняет архангельский учёный, д. и. н. Андрей Викторович Репневский. – Раньше тюленя били поморы, это был их исконный промысел. А сейчас поморские сёла опустели, колхозы развалены, молодёжь уходит…
Как известно, чем дальше событие (во времени и по расстоянию) – тем больше слухов. В материалах про «тюленьи войны» 1920-х гг. мне встречались уверения, что это из-за них у нас появился Северный флот... А ради его укрепления Сталин повелел рыть Беломорканал… Что норвежские боевые корабли открывали огонь по нашей погранохране... А поморам раздавались пулемёты, и они огнём отгоняли конкурентов…
Собеседник «АН» про «тюленьи войны» писал в диссертации, работал с архивами. Смеётся: «войны» вообще слово слишком громкое. Скорее пограничные инциденты. Северный флот и Беломорканал? Ну что вы! Глобальные решения не принимают из-за каких-то тюленей и чужих браконьеров. Пулемёты не раздавались, военный флот ни разу не привлекался.
Нет, данный сюжет интересен совсем другим.
Море – наше поле
Зоозащитникам повезло с бельком. Очень уж симпатичный зверёк. Как глянешь на фото милейшего существа в шубке белоснежного меха – ахаешь: неужто эдакого милого, беззащитного обаяшку кто-то лупит палкой-колотушей по голове?
Увы. Белька бьют и всегда били. Как и тюленя вообще.
Белое море – суровый край. По полгода – морозы, снег. Сельское хозяйство в традиционно-европейском понимании, мягко говоря, малоэффективно. Поморы живут с моря. («Море – наше поле» – привёл Андрей Викторович местную поговорку.) А море – это рыболовство и зверобойный промысел. У норвежцев та же ситуация.
Закон природы: тюлени приходят рожать детёнышей в одно конкретное место – устье Белого моря. В конце февраля – начале марта где-то недели на две здесь на льды вываливают миллионные стада. Вот во все века сюда и устремлялись и поморы, и норвежцы. Предмет промысла – шкуры и жир. Тот же белёк, конечно, не соболь, не калан, но мех его в цене. (И бьют колотушей именно, чтобы шкуру не портить.) Жир же всегда шёл на самые разные цели – от медицинских (содержит массу целебных веществ) до житейских (скажем, на ворвань). Два десятка добытых тюленей – и поморская семья могла жить с год. То есть осуждать этих людей за жестокость – извините, лицемерие. Промысел как промысел, порождённый условиями жизни и традициями.
Но в 1920-е сложились новые исторические обстоятельства.
Свято место
Тюленям плевать, на чьей территории они выводят потомство, – нашей, норвежской или нейтральной. Границы – дело людей, а точнее, государств – чтобы знать, где своё, где чужое, разрешать кормиться своим и отгонять чужих (или по каким-то соображениям не отгонять). А Белое море, напомним, – внутреннее, российское.
Ещё напомним: Норвегия – молодая страна. Образовалась лишь 1905-м, отделившись (мирно) от Швеции. Да, сегодня она богата – поднялась на открытых в Ледовитом океане нефти и газе. Хотя откройте знаменитые мемуары генерала А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Автор вскоре после образования Норвегии был там русским военным атташе. Описывает «задворки Европы», короля в скверно пошитом пиджачке, скромные вооружённые силы. Естественно, могучая Российская империя ситуацией рулила.
Но тут – 1917 год и всё, что далее. России не до тюленей! А свято место пусто не бывает. И сотни норвежских промысловых судов повадились в сезон ходить к устью Белого моря бить зверя. Конкурируя с поморами – и сильно при этом выигрывая. Те ведь с тюленя жили. То есть брали не больше, чем нужно, – на следующий год ведь что-то тоже надо добывать! При этом добычу, что ни говори, вели «кустарно»: даже, если забьёшь лишнее, – много ли вывезешь на лодках-волокушах? А норвежцы приходили на моторных шхунах, били методично, массово. С поморами у них доходило до рукопашных.
Первый конфликт
Терпеть такое было нельзя. Но терпели – пока становился на ноги СССР, пока слаба была погранохрана. Однако мало-помалу и она усиливалась. И в марте 1921-го…
Тогда не был решён вопрос о приграничных водах: мы ввели 12-мильную зону, а норвежцы заявляли, что должна оставаться 3-мильная, как при царе. Но три их судна зашли и в 3-мильную. Задержали, доставили в Архангельск. Как раз шли первые торговые переговоры с Норвегией. Участь браконьеров стала серьёзным аргументом (добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем просто добрым словом, а задержанные действительно подставились). Впрочем, подчёркивает А. Репневский, обращались с иностранцами подчёркнуто вежливо, отпустили вместе с судами. Но – лишь через полгода, помотав Осло (тогда Христиании) нервы.
Вопрос о водах ещё долго оставался открытым, браконьеров ловили и через год, и дальше (на протяжении 1920-х – десятками). Ситуацию более-менее урегулировало подписание т.н. «Аалезундской концессии» (1924). Мы просто предоставили одной из норвежских компаний право на промысел. Деньги они платили не очень большие (примерно по доллару за забитого тюленя; всего за 17 лет концессии доход СССР составил, по подсчётам А. Репневского, где-то 2 млн. 700 тыс. «зелёных»). Но, во-первых, это была какая-никакая, однако нужная стране валюта. Во-вторых – контроль промысла.
В-третьих, сам факт заключения соглашения означал реальное признание Норвегией СССР (большая политика!). Другое дело, что дозволение на зверобойство получало, например, 50–70 судов, а приходило сильно больше – но, сказано же, посильно браконьеров ловили.
В центре и не в центре
Вторая и третья «тюленьи войны» – это 1928-й и 1932 годы.
События 1928 года любопытны «конфликтом интересов» центра и окраин. Возможности поморов выросли. Они уже тоже ходили на современных судах, искать лёжки зверя помогали самолёты, проход обеспечивали ледоколы. Архангельским хозяйственникам заключённая Москвой концессия была ножом острым – к лакомому пирогу официально подпускались чужаки, хотя забить тюленя самим и продать той же Норвегии выходило гораздо выгоднее. Концессия продлевалась каждые четыре года. Сейчас как раз 1928-й. Может, не продлевать? Тем более сезон неудачный, тюленя вышло мало. Но у Москвы был свой взгляд. Концессия – часть общих договорённостей с Норвегией, разорвёшь её – летит всё. Нельзя!
Однако норвежцы вышли на добычу как обычно: на полсотни легальных добытчиков – уйма нелегалов. Их начали усиленно (и законно!) ловить, а в Москву докладывать об ужасах, которые норвежцы творят (иногда, замечает А. Репневский, даже сгущая краски). Москва приняла соломоново решение: саму концессию не разорвали, но к лёжкам с каждым годом отныне допускали уже всё меньше и меньше норвежских судов.
А 1932 г. министром обороны Норвегии был В. Квислинг, будущий единомышленник и союзник Гитлера. Он ненавидел СССР, и рутинные «браконьерские» инциденты стали поводом для его резких заявлений. Пришлось реагировать.
Концессия формально не прервана до сих пор. Её в 1940-м «приостановили» по военным обстоятельствам. Тоже свой поворот сюжета. Финская война. Союзниками финнов были англичане. Ожидалось: с территории Норвегии они придут на помощь Финляндии, а на нашу территорию оттуда же обрушится английский десант. И норвежские капитаны-зверобои для англичан вели морскую разведку: наносили на карты отмели, течения, подходы к берегам (это не наша шпиономания, есть соответствующие упоминания в норвежской литературе). И Северный флот просто закрыл Белое море. А там Вторая мировая, а там холодная война… Пару раз Осло просил Москву разрешить своим зверобоям промысел, но нам-то уже даже экономически – какая выгода?
Сегодня, судя по сообщениям зоозащитников, мы иногда допускаем норвежцев к лёжкам (хотя сами, повторим, не бьём). Каждый раз – скандал со стороны «зелёных». Самое болезненное – норвежцы зверя лупят фактически уже даже не из-за шкур и жира, а просто ради уничтожения. Объясняют: тюлень – наш враг. Рыболовство – одна из главных отраслей норвежской экономики, а он пожирает ценную рыбу – сёмгу, сельдь. Экологи беснуются и поднимают над головой своё знамя – фотографии белька.
Андрей Репневский по этому поводу заметил, что истина, как всегда, посередине. Некая регуляция тюленьего стада необходима: белёк, быстро выросший во взрослое животное, рыбу действительно пожирает. А ловят её не только норвежцы, но и мы.
Хотя, пока маленький, он и впрямь очарователен.
Тресковые бодания
История «тюленьих войн» чем-то напоминает англо-исландские «тресковые войны». Последняя из них была в 1975 году.
Тут вспомним нашего товарища – покойного обозревателя по вопросам спецслужб Станислава Валерьевича Лекарева. Офицер разведки, он в 1975-м работал в Англии и на страницах «АН» (№41-2008) вспоминал, как добывал интересовавшую Центр информацию о том конфликте. Англия и Исландия постоянно конкурируют за право лова трески и сельди в спорных районах. В 1975-м дошло до того, что обе страны для защиты своих рыбаков (и интересов) выслали боевые корабли. Открывался огонь, исландцы протаранили английский фрегат, погиб британский моряк, последовал разрыв дипотношений. С. Лекарев в частных разговорах вспоминал: исландский военный флот – катера-сторожевики, переоборудованные из траулеров. Им укрепляли нос, и катера «бодались» с англичанами в море, выпихивая тех из зоны лова. Рейкьявик в те дни пригрозил убрать из Исландии натовскую военную базу – и тут уже весь Запад заумолял англичан уступить. В конце концов был подписан договор о квотах на вылов.