Это преступление – одно из самых громких в начале 1930-х – все постарались поскорее забыть. Может, от того, что дело о попытке политического убийства в Москве советника немецкого посольства фон Твардовски считается полностью раскрытым? Или оно просто не укладывается ни в одну из привычных схем происходившего в те годы? Так или иначе, именно с этой истории наша газета начинает серию «Исторические детективы».
Состав преступления
СООБЩЕНИЕ ТАСС. «5 марта в два часа 10 минут дня на углу Леонтьевского переулка и улицы Герцена было произведено покушение на советника германского посольства г. фон Твардовского (тогдашнее написание – ред.), ехавшего из посольства домой. Злоумышленник сделал несколько выстрелов из револьвера и причинил г. фон Твардовскому две раны – одну небольшую наружную на шее и кисти левой руки. Подоспевшими сотрудниками ОГПУ стрелявший был обезоружен и арестован».
В Леонтьевском в 1932 г. находилось германское посольство. Машина с советником как раз выехала и притормозила на перекрестке. Откуда-то сзади слева раздался выстрел. Фон Твардовски сидел на заднем сидении. Обожгло шею. Машинально вскинул руку к поцарапанному месту – следующая пуля пробила тыльную сторону ладони. Обернулся, увидел молодого человека, целившегося из револьвера, упал на сидение. Тут же стекло продырявили еще три пули.
В барабане «нагана» оставались два патрона. К террористу уже бежали люди – сотрудник ГПУ Борисов и рабочий Жаров. Два выстрела в их сторону. Одна пуля ударила в окно кинотеатра «Унион», вторая ранила извозчичью лошадь.
«Задержанный назвался Иудой Мироновичем Штерном. Следствие проводится ОГПУ усиленным порядком». И через несколько дней: «По сообщению следствия, И.М. Штерн принадлежит к группе террористов, выполнявших задачи неких иностранных граждан. Покушение имело целью вызвать обострение отношений между СССР и Германией и тем способствовать ухудшению международного положения СССР».
Евангелие от Иуды. И от Сергея
ИУДЕ Штерну было 28 лет. Из Одессы. Учился в МГУ, вылетел, пошел чернорабочим на фабрику. Работяги над ним, хилым и нервным, издевались. Штерн психовал. В конце концов, его уволили за прогулы. Бедствовал, был обижен на весь мир. После долгого допроса назвал человека, который его послал «на акцию»: Васильев.
Сергей Сергеевич Васильев, 29 лет, бухгалтер Центросоюза. Из «бывших»: отец до революции служил в крупных фирмах, имел дом и землю. Со Штерном Васильев познакомился случайно в ноябре 1931-го, сошлись на почве нелюбви к Советской власти. «Антисоветские настроения Васильева, – показывает Штерн, – совпадали с моими. Обычно разговор сводился к тому, что единственным выходом из создавшегося политического положения является решительная борьба». По мнению следствия, умный и волевой Васильев подмял под себя издерганного неудачника Штерна. Между прочим, Штерн, который всего на год моложе Васильева, называл того «Сергей Сергеевич».
Отношения СССР и Германии в 1932-м были вполне теплыми. Берлин предоставил Москве крупный долгосрочный кредит. В красной столице побывала делегация немецких промышленников. Про тайное военно-техническое сотрудничество сегодня уже известно.
Сергей Сергеевич, по словам Штерна, «исходил из следующего: (…) если бы отношения СССР и Германии были разорваны, западные соседи СССР могли бы напасть на него, чувствуя, что у них развязаны руки». (…) «При следующей нашей встрече (…) Сергей Сергеевич сказал, что (…) у него имеются единомышленники, от которых он имеет поручение подготовить теракт на немецкого посланника с целью разрыва дипломатических отношений между СССР и Германией. Он мне заявил, что если я тверд в своих политических взглядах, то он мне поручает совершить этот акт».
Сестра Штерна в Ленинграде была замужем за человеком, у которого «по характеру деятельности» имелся наган. Штерн съездил в Ленинград и наган стащил.
На допросах Васильев долго молчал, потом написал заявление: «Признаю себя виновным в организации террористического акта по отношению к немецкому дипломату по поручению третьих лиц и подтверждаю показания Штерна». На скамье подсудимых они сидели рядом.
Версия первая: принцип Принципа
ИТАК, Штерн действительно стрелял – уже потому дело нельзя считать дутым. И, похоже, направлял его действительно Васильев. Но почему? Приступим к версиям.
Первая – самая простая: вот два озлобленных, честолюбивых молодых человека. Личные неудачи, отсутствие перспектив объясняют советскими реалиями (что отчасти верно): Штерн – сын хозяина мелкой мастерской (непролетарское происхождение), Васильев – вообще «белая кость». Мечтают эффектным жестом сдетонировать катаклизмы, которые принесут свободу стране, сокрушат большевиков. Цель оправдывает средства! Ведь в июне 1914-о сербский гимназист Гаврило Принцип, мечтая о единой Югославии, убил австрийского эрцгерцога Фердинанда? Да, началась Первая мировая война – но Югославия в итоге ее стала все же единой! И враг – Австро-Венгрия – оказался навеки повержен. Принцип Принципа переносился в Москву 1932 года. «Третьи лица»? Да не было их. Просто Васильев по всем заветам славного террориста Нечаева выдавал себя лишь за представителя некой могучей тайной организации. Или вообще все написал не по своей воле: ОГПУ требовались масштабные заговоры, двух сговорившихся «мстителей» показалось мало. Выбивать же нужные показания у нас умели.
Не скрою, мне эта версия кажется самой верной. Но копать надо до конца.
Версия вторая: долг перед прекрасной дамой
ОГПУ искало ответ на вопрос «Кому выгодно?». Поищем и мы. Сталина отбрасываем сразу: ему выстрелы в германского дипломата в тот момент – нож острый. Какие-нибудь последние и решительные троцкисты, хранящие мечты о пожаре мировой революции, а заодно решившие скомпрометировать Сталина? Но Штерн, и особенно Васильев, мечтали как раз о пожаре мировой контрреволюции.
Покушение теоретически было выгодно двум силам. Во-первых, Польша, действительно не заинтересованная в усилении соседей, СССР и Германии (тем более – за счет взаимного сотрудничества). Во-вторых – белоэмигрантские боевые организации (РОВС и др.). От этого и плясало следствие, выискивая «третьих лиц». Васильев, утверждалось на процессе, был связан с террористической группой Любарского-Шелковой, убившей в 1928 г. старшего инспектора политуправления РККА Шапошникова.
Тут история такая. Васильев, напомним, бухгалтер. Образование получил в Промышленно-Экономическом техникуме. Выяснилось, что во время учебы он был в теплых отношениях с преподавательницей иностранных языков Ольгой Шелковой. А у Шелковой в Польше – первый муж и брат, Всеволод Любарский, бывший белый офицер, ныне – дипкурьер в польском МИДе. Четыре года назад двоюродный брат Ольги и Всеволода застрелил этого самого Шапошникова (история, требующая отдельного разбирательства). Тут же возникло дело «террористической группы», якобы сколоченной Всеволодом Любарским из родственников в один из приездов в Москву. Всеволода достать не смогли, а родственников (включая Ольгу) в 1928-м расстреляли.
Ах, если б я был романистом! Обязательно написал бы про интеллигентного студента середины 1920-х, влюбленного в преподавательницу. Она – зрелая женщина, он – юный и романтичный. И вот женщина просит возлюбленного уйти. Тот уходит, обиженный, ничего не понимая, а потом узнает: любимая его берегла. Ибо вступила в антисоветский заговор. Сейчас расстреляна. Какие страсти! Какая драма! Пепел мести стучит в сердце студента, и через три года он… Что – отправляет приятеля убивать немецкого дипломата? Как-то не сходится. Для романа или сериала сюжет годится, а для следственного дела – не очень. Доказательства нужны. А их нет.
Версия третья: «голубой» вариант?
ВООБЩЕ насчет «третьих лиц» – это мы должны верить на слово государственному обвинителю наркомюсту Николаю Крыленко. Вот кто витийствовал, связывал заговор с заговором, накручивал психологию, разъяснял про обострение классовой борьбы…
Но, может, Васильев, заявивший в последнем слове: «Прошу суд учесть, что говорить о третьих лицах я не мог (…) в силу своего воспитания и принципиальных соображений», имел в виду совсем не Ольгу?
Как бы подступиться… Историки, я уже говорил, о «деле Штерна-Васильева» мне ничего разъяснить не смогли. Пришлось расспрашивать очевидцев времени или тех, кто таких очевидцев знал. И вот от людей, помнящих крупного чекиста 30-х годов N, услыхал…
По словам N, солидный, женатый фон Твардовски был тайным гомосексуалистом. Запомнилось это из-за профессионального курьеза, ставшего в чекистских кругах анекдотом «для своих». Уже после описываемых событий, когда гомосексуализм был под запретом и у нас, и в нацистской Германии, Лубянка решила вербануть господина советника на компромате. Подвели ему партнера, устроили встречу в гостинице, у дырки в стене пристроили кинокамеру. Увы – молодой оперативник, которому поручили съемку (о, чистые души комсомольцев 30-х годов!), увидев в объектив происходящее, не удержался: его начало рвать. Тошнило неудержимо. Странные звуки в соседнем номере смутили наблюдаемых, и они контакт свернули.
В 1932-м гомосексуализм в СССР еще не загнали в подполье. Среда «голубых» жила своей жизнью, там кипели свои страсти, ревности… Если рассказ N о фон Твардовски правда – где советник находил «друзей», какие отношения между ними складывались, какие рычаги эти «друзья» могли нажать?
У Штерна невеста имелась. А Васильев – одинокий. Наличие «третьих лиц» он признал, но пояснять отказался…
На суде заявлялось: основной целью был посол, просто он уехал раньше обычного, и Штерн, повинуясь приказу Васильева, стрелял в того, кто попадется. Но номер машины советника, отмечается в другом месте, ему был известен. Мог ли с самого начала фон Твардовски быть главной целью?
Впрочем, не будем уподобляться Крыленко и заниматься умопостроениями, не имея доказательств.
«Мы не можем позволить…»
ОБИДНО. Столько дел наклепали в 30-е о терроризме – сплошь липа. А тут, может, одно-единственное, основаное на реальном факте, – и сказать что-то определенное не выходит. Где – правда, где – сказки? Что доказано, а что выбито?
Посол фон Дирксен в мемуарах о процессе отзывается ехидно: шоу. «На вопросы давались ответы – без запинки и колебаний, и было очевидно, что каждый знал свою роль наизусть. Но один сбой все же произошел, когда Штерн (…) сболтнул: «Я должен сказать здесь, что во время предварительного следствия со мной обращались совсем не на европейский манер». Он имел в виду пытки, которым был подвергнут. Судьи и прокурор были ошарашены, и Ульрих (председатель суда – ред.) объявил перерыв на 20 минут. Когда Штерн вернулся на скамью подсудимых, он отвечал на вопросы без каких-либо задержек». В официальную «польскую» версию фон Дирксен не верил, само покушение объяснял «извилистостью и запутанностью славянского ума» плюс «почти освященной веками» российской традицией политических убийств…
Но с государственным обвинителем Крыленко придется согласиться в одном: «Мы не можем позволить, чтобы вопросы мировой политики зависели от господ Штернов хотя бы в малой, ничтожной доле».
Приговор: «(…)1. Васильева Сергея Сергеевича и 2. Штерна Иуду Мироновича – обоих к высшей мере социальной защиты – расстрелу».
БЫЛ ЛИ ЗАГОВОР?
Убийство посла Германии в России графа Мирбаха (1918 г.)
ЭТО можно назвать и заговором, хотя точнее говорить о тактическом диверсионном акте. Левые эсеры, соратники большевиков в дни революции были несогласны с заключенным Лениным Брестским миром с Германией. Убийство германского посла должно было стать (и стало) сигналом к левоэсеровскому антибольшевистскому восстанию.
Убийство Кирова (1934 г.)
ПРИ Сталине говорили о троцкистско-зиновьевском заговоре, в перестройку – о тайном указании Сталина. Хотя полностью материалы дела не раскрыты до сих пор, большинство исследователей убеждено: Леонид Николаев, убийца, действовал по собственной инициативе – это был неуравновешенный, ревнивый, закомплексованный человек.
Смерть Сергея Есенина (1925 г.)
НЕСМОТРЯ на множество публикаций, книг, телесериалов, версия о заказном, с политическим подтекстом, убийстве Есенина все же выглядит натянутой. На каждый довод есть контрдовод, на каждую загадку – растолкование. Предположение о заговоре идет скорее от мысли, что великий поэт не мог уйти из жизни просто так.