Вряд ли среди культовых фигур русского рока можно найти человека менее скандального, чем Владимир Шахрин. Такая репутация могла бы оказаться сомнительной для рок-звезды, однако и сама группа «ЧайФ», и ее лидер никогда не стеснялись высказывать свое мнение обо всем – если им было что сказать. Это, впрочем, свойственно творчеству группы – рок-н-ролльный драйв достигается не избытком шоу на сцене и в жизни, а естественным, как дыхание, диалогом со слушателем. Может, поэтому то, что возраст «ЧайФа» перевалил за 20 лет, воспринимается весьма отвлеченным фактом ее поклонниками старшего и совсем юного поколений.
А намедни «Аргументы неделi» побеседовали с Владимиром Шахриным о русском языке, рок-протесте и политике.
Шах про мат
– У НАС Год русского языка на дворе. Вы готовы бороться за чистоту родной речи?
– У нового поколения есть своя культура, и взрослое поколение должно ее не понимать. Так же и с языком. Молодое поколение пытается придумать свой язык. И я понимаю, что, наверное, все эти «чуваки», «чувихи», «флэта», «фузы», «клеша» – все, что мы говорили, – моя бабушка не понимала. Помню, когда у нас дома появилась собачка – такая маленькая, черненькая, кривенькая, – я назвал ее Йоко в честь Йоко Оно. Я сказал: «Вот, бабушка, у нас собачка, назвали Йоко». А она: «Ну слава богу, хоть собачьим именем назвали, а то все человечьими называют».
– Вас-то молодежь понимает?
– В зале всегда появляются молодые люди. И я понимаю, что мы ничего не делаем, чтобы с ними заигрывать, – не говорим их сленгом, их языком. Я боюсь, что это прозвучит фальшиво и меня на этом сразу поймают. Это все равно, как если бы Владимир Познер начал говорить: «И к ним пришли телки».
Меня радует, что они готовы нас воспринимать такими, какие мы есть. В фильме «Подранки» был момент, когда один из героев говорил: «У каждого пацана должен быть мужик, которому он может сказать «ты». Не панибратски, а потому что он ему доверяет. Я думаю, что мы как раз где-то из этой серии. Они, эти дядьки, – ровесники их родителей.
– Значит, нет проблем с современным русским языком?
– Меня больше волнует не уровень культуры, а уровень содержания этого языка. По форме он может меняться, ничего страшного. Плохо, если современный язык сводится к тому, что молодые разнополые люди начинают очень легко, непринужденно использовать мат – абсолютно не к месту…
– Вы отрицаете мат как выразительное средство?
– Не отрицаю. Но когда я вижу: парень и девчонка сидят на лавочке и, не замечая, вставляют эти слова… Я только «за», чтобы использовать мат уместно. Когда я работал на стройке, бывало, приходит плита-перекрытие, в которой должно быть отверстие, а его нет. Бригадир мелом его рисовал. И говорил: «Х…чь!» И я понимал, что нужно взять кувалду и бить. Вот в этом, может быть, магия русского мата.
А когда гламурный персонаж использует его в абсолютно не подходящей ситуации – мне обидно за наш великий и могучий матерный язык. Он становится такой богемной фигней. Я надеюсь, что это, скорее всего, отойдет. Потому что мода.
– А «ЧайФ» – это модно?
– Музыка, которую мы играем, вошла в музыкальную культуру страны. Вот в Казани – половина зала очень взрослые люди, а в Ярославле – одни молодые. Для людей это времяпрепровождение. Не потому, что они фанаты рок-музыки. Это уже некое развлечение. Так только лучше – и для нашей музыки, и для людей, которым, по большому счету, без разницы, приедет «Фабрика звезд – 7» или «ЧайФ».
– Что ж хорошего?
– Что они придут. Эти люди, кроме того, что им показывают в телевизоре, другого и не знают. Им можно долго объяснять из газет, что есть живая музыка, а есть «фанера»… Пока не попробуешь, все равно не поймешь. Люди посмотрят и скажут: «Блин, вот эти старые перцы, но они же реально энергичнее. Вот она какая бывает, музыка!» Они по крайней мере это могут понять.
– Все станут слушать рок?
– Единственный понятный для меня критерий свободы (их много разных, но это единственный понятный) – максимальное право выбора. Когда человек может выбрать, за кого голосовать, какую музыку слушать, какие книжки читать, где работать, с какой стороны ехать… Чем у человека больше выбора, тем свободнее он живет.
– А выбор есть?
– Приходится преодолевать то, против чего антиглобалисты ходят и борются. Это давление глобальных структур на искусство, на музыку. Все пытаются нивелировать, сделать понятным и управляемым. Чтобы шоу-бизнес стал быстро оборачиваемым, легким. Я ничего не имею против мальчиков и девочек, которые участвуют в тех же «Фабриках». Они хотят популярности, хотят стать артистами. Но это наглядный пример того, как все превращается в технологию. Разве есть нечто более циничное в искусстве, чем «Фабрика»? Это музыку пытаются поставить на быстрый поток. Это быстрооборачиваемые деньги.
– Это система.
– Да, это система, которая пытается тебя заломать. Стопудовый такой глобализм. Это не только у нас в стране. Везде то же самое.
– Значит, система – это еще не Россия. Мне Ваша фраза понравилась: говорить нужно не о стране, а о людях. О каких людях?
– Вряд ли мы сейчас можем сказать, о каких людях говорить. Есть, например, небольшие, на 50–100 тыс. населения, городочки, которые строились при каком-то предприятии. Они очень зависимы от этого предприятия. Сколько я там ни бывал, люди всегда говорят одно: вот дайте нам работу и какое-то социальное обеспечение. Они ничего больше не хотят. Все остальное они сами сделают. Давайте сегодня поговорим об этих людях, а завтра – о крестьянах России, а послезавтра поговорим о малых народах. Но именно о людях. Не о Красноярском крае, а о тех, кто там живет и что для них нужно сделать.
От Кремля подальше
– ЖЕЛАНИЯ 80-х, когда был готов биться ПРОТИВ чего-то, уже нет. Я готов биться, но ЗА что-то. Я теперь для себя выбираю, за что биться. Как бы это пафосно ни звучало: за свой город, за свои рубежи. Против – уже не интересно. Слишком часто ошибался, когда шел против чего-то.
– Но когда украинские рок-музыканты вышли на Майдан, Вы сказали, что это неправильно. А «ЧайФ» участвовал в «Голосуй – или проиграешь!».
– Я не говорил, что это плохо. Я говорил, что этого нам не надо. Я про себя говорил. А они – это их абсолютное право. Они живут в этой стране, и для них был действительно важный момент. Для нас «Голосуй – или проиграешь!» тоже был важный момент. 96-й год, выборы. Было понятно, что есть два варианта: или дедушка Ельцин, или коммунист Зюганов. Третьего НЕ БЫЛО. Не за кого было больше голосовать. И у Зюганова были очень прочные позиции.
– Вы верите, что история пошла бы вспять?
– Не так страшен сам Зюганов, он образованный человек, профессор, насколько я помню. Но тогда за его спиной стояли анпиловы, баркашовы – все эти «шариковы». И они бы его сожрали моментально. Как только что-то начало бы не получаться в движении назад, которое они обещали бабушкам, они бы сделали Зюганова крайним. И начали бы понятным и привычным способом его гасить. Мы и сейчас видим, что только при помощи репрессивных методов это может происходить. А тогда это было бы в десять раз круче, потому что мы кардинально повернули бы обратно. Поэтому у нас был целенаправленный выбор.
– А потом?
– Потом мы принимали участие в акциях «СПС». Мне тогда показалось, что они – молодые люди, образованные, ту же музыку, что и мы, слушали. Мне так хотелось, чтобы где-то у руля сидели люди, принимающие решения и слушающие ту же музыку, что и я. Чтобы у нас было хотя бы что-то объединяющее. Иллюзий по отношению к Ельцину и его команде не было. Они все равно из колоды высшей партийной школы.
– Но сейчас же у руля сидят люди, слушающие ту же музыку… И в общем, толку немного.
– Мне казалось, что они будут, скажем, более адекватны. Но оказалось, что… Есть у нас такая шутливая теория: в кремлевских звездах вмонтировано психотропное оружие, и чем ближе ты к ним, тем оно на тебя сильнее влияет. Идет такое зомбирование. Поэтому мы стараемся держаться от Кремля подальше.
– Рок-музыкает должен не любить власть?
– Это искусственно созданный образ, который я бы с большим удовольствием поломал. Господи, если брать западную музыку: что, «Куинн» – не рок, а Элвис Пресли – не король рок-н-ролла со своими нелепыми пелеринами?! Ну какой там, на фиг, социальный борец?
– А русский рок на этом и поднялся в перестройку.
– Нельзя писать только в жанре социального протеста. В рок-музыке есть жупел – обязательно быть немытым и грязным. Я простой пример привожу. У Гребенщикова есть, конечно, «Этот поезд в огне». Но народ-то начал слушать «Аквариум» со «Старика Козлодоева»! Вот в чем дело.
– А как же туры «Рок чистой воды» в защиту Байкала, борьба с туберкулезом…
– Неудачный у нас тогда получился альянс с политиками. Не хочется об этом говорить…
– Тогда не будем. Вас напрягает то, что происходит сегодня в России?
– Напрягает. У нас в группе есть неписаное правило. Любой человек может сказать, что ему что-то не нравится, при одном условии: он должен продолжить: «Я предлагаю…» Здесь та же самая история. Мне не нравится, но я не знаю, как по-другому! Вот как эту гигантскую страну сделать управляемой, единым государством? Говорят: демократические завоевания. Европа шла к ним 2000 лет, еще Древний Рим был республикой. А как нам все это быстренько освоить, учитывая, что у нас еще недавно царь-батюшка был?! Условно говоря: Ленин-батюшка, Сталин-батюшка, Брежнев-батюшка… Я понимаю, что нельзя в чистом виде взять модель французского демократического государства и перевести ее на Россию. Мы по менталитету своему очень анархично настроены и незаконопослушны. Законопослушание у нас не считается за добродетель и, скорее всего, воспринимается как слабость.
Поэтому я молчу не потому, что боюсь сказать. Я боюсь сказать и выглядеть глупо, потому что потом меня спросят: «А как надо?»
Cпасибо Чубайсу за Родину-мать
– МЕНЯ пригласили принять участие в программе «Времена» у Познера. А я ехал из Волгограда. Была очень сложная дорога. И я приехал прямо на передачу. Они говорили о патриотизме, что это такое. Рассуждали, где флаги вывешивают в праздник, где гимны поют перед каждым бейсбольным матчем… Я слушал их и понимал, что особого желания обсуждать это у меня нет. И я говорю: «Вы знаете, я все понимаю… Но только что из Волгограда приехал, и там есть настоящий символ нашей страны – независимый, в общем-то, от политических перемен. Это монумент Родина-мать на Мамаевом кургане. Его знают все в нашей стране. И вот эта наша Родина-мать стоит в кромешной темноте». А за столом с нами сидел Анатолий Борисович Чубайс. Он говорит: «Что, правда, она не светится?» Говорю: правда, стоит в полной темноте, все там разрушено совсем. Он сказал, что все проверит.Я думал, на этом все и закончится. И вдруг через месяц приходит официальная бумага из офиса РАО «ЕЭС». Типа, Владимир Владимирович, так и так, РАО «ЕЭС» восстановило всю систему освещения монумента за свой счет. Фотография прилагается. Я позвонил друзьям в Волгоград, спросил, действительно ли это так. Они говорят: «Ага, светится». Это было очень приятно.