Фёдор Иванович Шаляпин (1873—1938), оперный и камерный певец, обладал высоким певучим басом (basso cantante) огромного диапазона, необычайной гибкости, выразительности и красоты тембра, первый народный артист Республики (1918). Фигура Ф.И. Шаляпина настолько гениальна, насколько и противоречива, но именно он один из тех, кто внес величайший вклад в популяризацию русской вокальной школы и оперного искусства во всем мире в первой половине ХХ века.
Ф.И. Шаляпин родился в Казани 13 февраля 1873 года. Отец мальчика Иван Яковлевич, обладая грамотой и хорошим почерком, служил писчим в управлении земства. Его мать, Евдокия Михайловна, вела домашнее хозяйство. Впоследствии Ф.И. Шаляпин вспоминал, как прекрасно и задушевно она пела и как он ей подпевал. В доме Шаляпиных песня звучала всегда: в труде и в праздник. Поскольку маленький Федя с удовольствием ловил песни, и с детской непосредственностью проникновенно их воспроизводил, то его всегда просили исполнить ту или иную русскую песню. В девять лет он лично сам попросил у регента Щербинина, жившего в том же доме, разрешения петь в церковном хоре. Этот человек принял участие в судьбе талантливого к пению мальчишки, обучив нотной грамоте. За пение в церковном хоре Федя получил первое в своей жизни жалованье. Глава семейства, считая церковное пение легкомысленным занятием, отдал Федора в ученики к крестному отцу мальчика, сапожнику, а затем отец устроил сына на работу к себе на должность помощника писаря. В этот период отрок не мог петь, поскольку голос переживал период ломки. К 16 годам голос певца сформировался в необычайно красивый и сильный бас. Началом своей артистической карьеры Шаляпин считал 1889 год, когда поступил в драматическую труппу В. Серебрякова на должность статиста. Через год он, заменяя заболевшего солиста, выступал на сцене с партией Зарецкого из оперы «Евгений Онегин». В драматической труппе юный вокалист не задержался, перейдя в музыкальную труппу С. Семенова-Самарского, а затем в труппу малороссийского странствующего оперного театра под руководством Г. Деркача. По окончании театрального сезона молодой певец оказался без работы и без средств к существованию настолько, что не смог приехать из Тифлиса (ныне Тбилиси) на похороны матери. В то время Федор даже подумывал о самоубийстве. Поклонники его вокальных дарований посоветовали ему обратиться к Дмитрию Усатову, знаменитому тенору, бывшему солисту Большого театра. Он принял самое непосредственное участие в судьбе одаренного парня. В течение года обучал его мастерству вокального исполнения, не беря с него ни копейки. С ним Шаляпин выучил основные западные и русские популярные оперы, познакомился с этикетом на оперной сцене. Это был первый и последний наставник в его певческой карьере, без которого он вряд ли состоялся как выдающийся вокалист. В 1894 году певец приезжает в Санкт-Петербург и с первого захода поступает на службу в Мариинский Императорский театр. Это было большой удачей для Шаляпина, но через некоторое время его начали тяготить строгая дисциплина и бюрократическая субординация в театре. Когда Савва Мамонтов, известный в творческих кругах меценат, приглашает Федора Ивановича работать в его частном театре за приличное жалованье и возможностью пользоваться безграничной свободой он с радостью соглашается. У С. Мамонтова было особое чутье на таланты. Он любезно говорил: «Феденька может требовать все что угодно, заказывать себе любые костюмы и даже выбирать оперы к постановке». Звезда Шаляпина наконец-то засияла в полной мере – это признали и публика, и критики. В период своей работы в театре Мамонтова знаменитый бас полностью раскрыл свои вокальные, артистические способности. Он исполнил все знаменитые басовые партии из русских опер – «Бориса Годунова», «Русалки», «Жизнь за царя», «Псковитянки», «Содко», «Моцарта и Сальери», «Хованщины». Развитию таланта Шаляпина во многом способствовало его окружение в мамонтовской опере, где работали выдающиеся художники В.Д. Поленов, В.М. и А.М. Васнецовы, И.И. Левитан, В.А. Серов, М.А. Врубель, К.А. Коровин. Там же начинал свою дирижёрскую деятельность молодой С. В. Рахманинов. Определенную роль в становлении его художественных взглядов сыграли встречи со знаменитыми историком В.О. Ключевским и критиком В.В. Стасовым. По словам С. Мамонтова, Шаляпин «буквально жрал знания». Впоследствии Фёдор Иванович напишет в своей книге «Маска и душа»: «Я вообще не верю в одну спасительную силу таланта без упорной работы над собой. Выдохнется без неё самый большой талант…» В начале XX века Ф.И. Шаляпин вернулся в Мариинский Императорский театр, но уже на правах ведущего солиста в басовых партиях. С этим театром он гастролирует по всему миру. В миланском театре «Ла Скала» он исполняет партию Мефистофеля в опере «Мефистофель» Бойто (дирижёр - А. Тосканини, Фауст - Э. Карузо). Шаляпин выступал в Риме (1904), Монте-Карло (1905), Оранже (Франция, 1905), Берлине (1907). Участвовал в «Русских сезонах» (Париж 1908, 1913; Лондон 1913, 1914), организованных С.П. Дягилевым. Зарубежные гастроли утвердили мировую славу русского певца. Шаляпин-актёр изумлял зрителей редким даром перевоплощения, раскрывая характеры своих оперных героев часто одной лишь фразой или жестом. Историческая заслуга Шаляпина заключалась в том, что он дарованием и преклонением перед гением русских композиторов М.И. Глинки, М.П. Мусоргского, Н.А. Римского-Корсакова и А.П. Бородиным проложил путь их произведениям на отечественную сцену и на все сцены мира. Великий русский писатель М. Горький, оценивая творческую деятельность Ф.И. Шаляпина на оперной сцене, как триумф, писал: «В русском искусстве Шаляпин – эпоха, как Пушкин».
Ф.И. Шаляпин не раз говорил, что политика не его дело: «Спрашивать меня о политике – это всё равно, что выяснить у эскимоса, что он думает о сонате Бетховена»[1]. Однако политика всегда его захватывала, подчас против его воли и, к сожалению, в конечном итоге она сыграла в его послереволюционной жизни трагедийную роль. Как выходец из беднейших слоев народа, Шаляпин поддерживал рабочее движение своими песнями. В период Первой буржуазно-демократической революции (1905-1907 гг.) он часто исполнял знаменитую «Дубинушку». Она стала вокальным символом революции и визитной карточкой певца, а ее ноты с портретом Шаляпина на обложке издавались массовыми тиражами. Издание Царского Манифеста 17 октября 1905 г., в котором провозглашались гражданские и политические свободы подданных в России, Шаляпин отмечал с друзьями в «Метрополе», где, стоя на столе, исполнил знаменитую «Дубинушку». Писательница Т.Л. Щепкина-Куперник вспоминала, когда артист закончил петь и улеглись овации, он стал обходить публику со шляпой в руках. «Никто не спрашивал, на что он собирал, знали отлично, что деньги пойдут на революционные цели». По словам Шаляпина, он искренне сочувствовал революционному движению в России и верил, «что… революция сметет несправедливый строй и на его место поставит новый на счастье русскому народу» [23, с. 182]. У него тогда было даже желание вступить в РСДРП (б), но М. Горький его разубедил. Шаляпин писал: «Горький посмотрел на меня в тот вечер строго и дружески сказал: – Ты для этого не годен. И я тебя прошу, запомни навсегда: ни в какие партии не вступай, а будь артистом...». Со спадом революционного движения в России наблюдается спад и в его политической деятельности. В сентябре 1906 г. в одном из частных писем он отмечает: «Кажется, что все спят, или, может быть, устали от этой дурацкой несносной политики».
6 января 1911 г. с Шаляпиным происходит случай, который в результате соответствующей интерпретации в «левой прессе» перерос для него в грандиозный скандал. В Мариинском театре на премьере новой постановки «Бориса Годунова» певец вслед за хором, исполняющим гимн «Боже, царя храни!», опустился на одно колено перед царской ложей. Хористы этой акцией просили увеличить им жалование. Ф.И. Шаляпин своим поступком решил их поддержать. «Прогрессивная интеллигенция», поняв это по-своему, отвернулась от своего былого кумира. Художник В.А. Серов прислал Шаляпину ворох газетных вырезок с короткой припиской: «… Даже и ты кончаешь карачками. Постыдился бы». М. Горький писал своей жене Е.П. Пешковой: «Выходка дурака Шаляпина просто раздавила меня – так это по-холопски гнусно! Ты только представь себе: гений на коленях перед мерзавцем и убийцей!» Шаляпин оказался в состоянии полной растерянности и даже размышлял покинуть Россию. В одном из писем он жаловался: «Нет, это ужасно, и из такой страны надо бежать без оглядки… Думаю я только о том, что жить в России становится для меня совершенно невозможным».
Во время Первой мировой войны Ф.И. Шаляпина вместе с российским обществом снова овладевают оппозиционные настроения. Комментируя поступившее ему предложение выступить в опере «Жизнь за царя», он пишет: «… Как смешно будет в дни, когда целый народ, может быть, стоит на краю гибели, распевать “Жизнь за царя”!...» В то же время 3 мая 1916 г. на официальном банкете, посвященном годовщине франко-русского договора, он спел «Марсельезу» содержательно не как гимн Франции, а как революционную песню «Отречемся от старого мира...». Февральскую буржуазную революцию 1917 г. певец воспринял с восторгом. В письмах друзьям и родным он поздравлял всех «с великим праздником свободы в дорогой России». После Октябрьской революции 1917, которую также принял с большими надеждами, артист в течение пяти лет активно участвовал в жизни театров, являясь выборным членом директорий Большого и Мариинского театров. Руководил художественной частью Мариинского театра (1918), разработал схему реорганизации оперной труппы, стремясь поднять творческую дисциплину и художественный уровень его спектаклей. Федор Иванович пел для рабочих, красноармейцев, школ, профсоюзов и других организаций. В 1918 в советской стране он был первым из деятелей искусств удостоен звания народного артиста Республики. Но это не спасло Ф.И. Шаляпина от национализации его банковских счетов, обысков, реквизиций и «уплотнений» в его петербургской и московской квартирах для нуждающихся в жилье. Он сетовал своему другу, художнику К.А. Коровину: «Я имею право любить свой дом. В нем же моя семья. А мне говорят: теперь нет собственности – дом ваш принадлежит государству…. Пол сломали, чтобы топить печку». Ему, используя свой огромный авторитет в народе, приходилось обращаться с просьбами по делам театра и собственным к Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Луначарскому и другим советским деятелям. Это позволяло улаживать возникавшие время от времени конфликты. Но полностью защитить себя и свою семью, как он считал, от произвола, порой и от голода, был не в состоянии. В силу революционных порядков он был обязан отказаться от многих благ в быту. Ему, по собственному определению, претил политический фанатизм, с которым он сталкивался почти на каждом шагу и каждый день. Оценивая русскую революцию (Февральскую и Октябрьскую), он подчеркивал, что разумная умеренность в общественном переустройстве не соответствует характеру русского человека. Он во всем, «как в покорности, так и в бунте, должен дойти до самого края» [23, с. 186]. Федор Иванович с сарказмом и одновременно с юмором рассуждал. «Я иногда спрашиваю себя с удивлением, как это могло случиться, что в моей столовой, в которой сиживали Римские-Корсаковы, Серовы, Стасовы, Горькие, Рахманиновы, Репины, Дальские, – как в ней могли очутиться все эти Куклины и Рахия, о которых мне теперь омерзительно вспоминать… И вот собралось у меня однажды несколько человек. Среди них находился финляндский коммунист Рахия и русский коммунист Куклин, бывший лабазник, кажется. Пока пили водку, закусывая картошкой, все шло хорошо. Но вот кому-то вздумалось завести разговор о театре и актерах. Рахия очень откровенно и полным голосом заявил, что таких людей, как я, надо резать. Кто-то полюбопытствовал: – Почему? – Ни у какого человека не должно быть никаких преимуществ над людьми. Талант нарушает равенство. Замечание Рахия меня позабавило. Ишь, подумал я, как на финна действует эстонская водка!... Но на беду заораторствовал Куклин. Он был обстоятелен и красноречив: ничего, кроме пролетариев, не должно существовать, а ежели существует, то существовать это должно для пролетариев».
Шаляпин все в большей степени ощущал, что он не вписывался в новые политические реалии после Октябрьской революции, в ходе которой произошел сильнейший слом социальной формации. Еще до революции он стал состоятельным человеком и внешне производил впечатление барина. Недаром художник К.А. Коровин его увидел и запечатлел именно барином. По стилю жизни певец принадлежал к аристократической элите, правда, с одной серьезной разницей, которая роднила его с рядовым артистом: все, что он нажил, заработал собственным трудом. Эта двойственность социального положения и соответствующая ему проблема самоидентификации: кто он - пролетарий или буржуй (а социалистическая революция поставила этот вопрос ребром), заставила его задуматься о своем месте в новом обществе, о своей жизненной позиции: строить «новый мир» вместе с «пролетариатом» или «жить по-буржуйски, т.е. в старом мире»? После долгих раздумий и под влиянием семьи он с горьким сожалением по принципу, что для него в данный момент важнее: выбирает материальное благополучие, а не быть с Родиной. Уезжая за рубеж вместе с семьей, он обставил дело так, чтобы отъезд не походил на бегство из Советской России. Заручившись приглашением на длинные гастроли по городам Америки, он добился от властей разрешения на выезд и просил не верить западной прессе, что бы она ни писала о нем. Июльским ранним утром 1922 года на набережной Невы, поблизости от Художественной Академии, собрался небольшой кружок знакомых и друзей Федора Шаляпина. Сам певец с семьей стоял на палубе. Когда двинулся пароход, музыканты заиграли «Интернационал»… Шаляпин навсегда покинул Россию. В автобиографической книге «Маска и душа» он писал: «С жадной радостью вдыхал я воздух Европы. После нищенской и печальной жизни русских столиц все представлялось мне богатым и прекрасным. Меня изумляли обыкновенные витрины магазинов, в которых можно было без усилий и ордеров центральной власти достать любой товар. О том, что я оставил позади себя, не хотелось думать». Все тринадцать лет, находясь за рубежом, Ф.И. Шаляпин постоянно в общении с друзьями говорил, как не хватает ему России. Как человеку нужна его родина, родная почва. Он подчеркивал: «Это всё равно, что взять ярославский огурчик, маленький, мохнатенький, и пересадить в бургундскую почву. Вырастет большой огурец – но самый обыкновенный. Так вот и я…». Шаляпин тосковал по родине, но понимал, что, возвратившись (а его неоднократно уговаривали вернуться), он может потерять творческую свободу, а может, и не только творческую. «…Я слушаю довольно часто по радио Москву, – отмечал он в одном из писем. – Вот поет какой-то молодчик Старого капрала: “Ты, землячок… поклонись нашим зеленым дубравам”… Почему? Зеленым дубравам, а не храмам селенья родного? Разве в этом заключается… поддержка религии?.. Я вот также не религиозен, но из песни слова выкинуть не могу. Приеду, а меня заставят. Я не послушаюсь, и пожалуйте в Соловки». Или он писал: «Всю свою жизнь я прожил в театре и для театра. И теперь я задаю себе вопрос: Где же мой театр? И убеждаюсь, что он там, в России..!»
Действительно, на чужбине певец почти не создал ничего нового, хотя и пользовался неизменным успехом, гастролируя почти во всех странах мира. Критик и публицист С. Поляков-Литовцев писал: «…Этими выступлениями он завершил свое кругосветное путешествие, открыв русское музыкальное искусство действительно всему миру. Из артиста «всея Руси» он превратился в «артиста мира». «Шаляпин – явление всемирное... Это был подвиг – в той полноте, с какой Шаляпин утвердил на Западе универсальную ценность национального русского искусства». Оценка его вокального творчества за рубежом совершенно заслуженная. В тот период особенно велик его был вклад в популяризацию русских песен и романсов. «Вечерний звон», «Вдоль по Питерской», «Из острова на стрежень», «Очи черные» и другие произведения. В наше время многие выдающиеся российские оперные певцы, постоянно живя или годами гастролируя за рубежом, что-то не слышно, чтобы они исполняли там русские песни или романсы. В их репертуаре в основном западная классика.
В 1927 году сборы от одного из концертов Ф.И. Шаляпин пожертвовал детям эмигрантов, что было предвзято в советской печати расценено как поддержка белогвардейцев. В августе 1927 года постановлением СНК РСФСР он был лишён звания Народного артиста и права возвращаться в СССР на том основании, что не желал «вернуться в Россию и петь для советского народа. В.В. Маяковский разразился обличительными стихами.
«Вернись теперь такой артист назад на русские рублики —
я первый крикну: Обратно катись, народный артист Республики!»
Во время своего последнего турне по азиатским странам (Китай, Япония, Сингапур) певец почувствовал себя неважно. Парижские доктора выяснили, что у Шаляпина онкологическое заболевание крови. Похоронили его на кладбище Батиньоль 12 апреля 1938 года. Когда гроб опускали в могилу, кто-то из родственников бросил в нее горсть русской земли. На медной доске было выгравировано на французском языке: «Федор Шаляпин Оперный артист Командор ордена Почетного легиона 1873-1938» Впоследствии эта надпись была изменена: «Здесь покоится Федор Шаляпин, гениальный сын земли русской». В Записке Министра культуры СССР Н.А. Михайлова в ЦК КПСС «О восстановлении Ф.И. Шаляпину звания Народного артиста РСФСР (02.09.1956.) отмечалось: «Ф.И. Шаляпин является неповторимым явлением в истории русского и мирового оперного театра, которым наш народ гордится по праву. Министерство культуры СССР считает, что в настоящее время следует принять необходимые меры для того, чтобы не только имя, но и все наследие Ф.И. Шаляпина вернуть нашей стране. Внести в Верховный Совет РСФСР предложения о восстановлении Ф.И. Шаляпину посмертно звание Народного артиста Республики». Это звание ему было возвращено в 1991 году. 29 октября 1984 года по желанию Ф.И. Шаляпина быть похороненным на родине, его прах был перезахоронен на Новодевичьем кладбище.