В каждой уважающей себя газете ни одна статья не выходит без информационного повода. А ещё по старой традиции еженедельник «Аргументы недели» посвящает свои страницы и конкретным историко- библиографическим датам в летописи нашей страны. Нынешней зимой их сразу три, и все они связаны с именем самого настоящего киногения всех времён и народов Сергея Михайловича Эйзенштейна (10.01.1898–10.02.1948).
ДОГАДЛИВЫЙ читатель наверняка проанализировал содержимое скобок. Да, всего полвека было отмерено автору гениальных картин, сделавших кино настоящим искусством, родоначальнику целого направления и уникальной советской режиссёрской школы. Но есть и третья весьма загадочная дата. 60 лет назад – в феврале 1958 года на советские экраны вышла вторая серия фильма «Иван Грозный». И это через 10 лет после смерти режиссёра. Но почему? Ведь первая часть задуманной трилогии прямо с монтажного стола разлетелась по экранам страны с ярлыком Сталинской госпремии. Не будем торопиться с ответом и, словно киноплёнку, отмотаем историю на несколько фрагментов назад, к самой главной премьере мирового кинематографа XX века.
Главное кино главного из искусств
1925 год. Декабрь. Москва. Большой театр СССР. В этот холодный зимний вечер на главной сцене страны давали не оперу, не балет. Публика пришла поклониться другому более главному из искусств – Его Величеству КИНО. Превосходные степени сравнения тут более чем уместны. Продукт первой советской кинофабрики «Госкино» «Броненосец «Потёмкин» стал явлением мирового масштаба, и, что интересно, не декретом Совнаркома. Сама Американская киноакадемия назвала его лучшим кинопроизведением 1926 года, а впоследствии и первым в сотне лучших фильмов XX века. В том же году на Парижской выставке искусств фильм получил высшую награду – «Супер-гран-при».
Но и это ещё не всё. Благодаря монтажно-образному методу Сергея Эйзенштейна, или, как сформулировал его сам режиссёр «Фабрикации грёз», кино стало действительно искусством, сильнейшим воздействующим на миллионы людей фактором в разных странах.
Искусно выстроенные монтажные переходы наполняли эпизоды буквально взрывной энергией. Символика придавала им новый революционный смысл, заставив прыгнуть даже гранитного льва. Фильм будоражил массы, звал на борьбу с угнетателями, к победе «мировой революции». Именно такова была концепция у коммунистических вождей. Немудрено, что фильм Эйзенштейна в ряде стран был запрещён к показу. Специалист по промыванию мозгов министр пропаганды III Рейха Геббельс назвал фильм бесподобным: «Кто не твёрд в своих убеждениях, после просмотра мог стать большевиком. Художественными средствами под силу пропагандировать даже самые плохие идеи».
Куда подальше от Кремля
Революционно-мифологическое препарирование реальности – не просто метод, взлелеянный Эйзенштейном. Владение им могло стать идеологическим оружием в соперничестве с «генеральной линией» Сталина. Возможно, эти расклады и подвигли набирающего силу Генерального секретаря послать свои талантливые кадры куда подальше от Кремля. Предлог подыскали шикарный, хотя и очень затратный. Говорят, что подсказал его нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский – человек прогрессивных взглядов, единственный в большевистской элите, пользующийся авторитетом за рубежом. Итак, в 1929 году режиссёры Эйзенштейн, Александров, а также оператор Тиссэ были командированы в Северную Америку. Цель творческой командировки – ознакомиться с технологией набирающего силу звукового кино.
Путь советских подданных пролёг для начала через Западную Европу, где полиглот Эйзенштейн читал лекции о прогрессивном советском кино. В отчётах агентов ОГПУ сообщалось о встречах с Б. Шоу, Л. Пиранделло, Дж. Джойсом, Ф.И. Шаляпиным, было даже упомянуто о посещении С.М. Эйзенштейном лекций в Берлинском институте сексологии.
Весной 1930 года по приглашению фирмы «Парамаунт» советские кинематографисты прибыли в Калифорнию. Обучение «немых» школяров самым передовым технологиям выглядело довольно странно. Никакой теоретической раскачки, «контракт в зубы» – и вперёд на съёмочную площадку, и не в сказочные голливудские павильоны, а в громыхающую, полыхающую и стреляющую Мексику. Слушатели голливудских курсов повышения квалификации были не против. Да и стоит ли упускать случай подзаработать, а может, и прославиться, обзаведясь связями, как говорится, со всеми вытекающими.
За несколько месяцев пребывания в Америке группой были отсняты сотни километров плёнки для фильмов о Мексике: «Землетрясение в Оахаке», «Да здравствует Мексика!» и не только. Первый тогда же увидел свет, закончить второй и др. не удалось. По требованию советских властей, почувствовавших неладное, Эйзенштейн со товарищи был срочно вызван в Москву.
Теория без практики
После возвращения в 1932 году Эйзенштейну в области кино разрешили заниматься только научной и педагогической деятельностью.
Попытка же снять даже конъюнктурный сюжет о Павлике Морозове («Бежин луг») была не только провалена, но и наказана. В качестве репрессивной меры режиссёр был отлучён и от преподавательской деятельности.
Пропуском для возвращения в мир кино стал написанный в 1938 году сценарий историко-патриотического фильма «Александр Невский». Международная обстановка требовала патриотического подъёма населения. Экранный пример подвига «за Родину» в исполнении мастера мифологического препарирования реальности был очень кстати. С 1939 по 1945 г. «Александр Невский» с Черкасовым в главной роли был лидером проката.
В 1941 году режиссёр приступил к главному госзаказу – киноэпопее о сталинском кумире. Съёмки «Ивана Грозного» начались в Москве. В 1942 году после эвакуации «Мосфильма» были продолжены в Алма-Ате. Первая серия картины вышла на экраны в начале 1945 года и сразу была отмечена Сталинской премией первой степени. А вот вторая серия хозяину, мягко говоря, не понравилась.
ЦК ВКП(б) в своём Постановлении от 4 сентября 1946 года высказался предельно лаконично: «Режиссёр С. Эйзенштейн во 2‑й серии фильма «Иван Грозный» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов...»
Встреча Сталина, Молотова и Жданова с режиссёром Эйзенштейном и артистом Черкасовым в феврале 1947 года дала шанс переработать картину с учётом конструктивной критики. Однако очередной инфаркт не позволил опальному гению унизиться до соавторства с кремлёвскими бонзами.
В оставшемся черновом варианте сказ второй – «Боярский заговор» вышел на экраны только в 1958 году; съёмки 3-й серии, которая должна была символизировать триумф русских над Западом, были прекращены также по причине смерти Эйзенштейна (фрагменты и подготовительные материалы хранятся в Госфильмофонде).
Кромешные люди
ОПРИЧНИНА издавна привлекала к себе внимание историков: и дореволюционных, и советских. Последние в отличие от классиков Карамзина и Соловьёва пытались в духе времени обнаружить некий социальный смысл в этом страшном явлении XVI века. Однако определить классовый состав, не подтасовывая факты, было трудно. Под царёвой «крышей» собирались и бояре, и холопы, и даже «духовные», потому что – безопасно и перспективно.
Свою личную «гвардию» Грозный замыслил в очередном припадке сумасшествия. Обогатившись ценными кадрами в 1565 году, главная служба официально просуществовала 7 лет. Сверхзадача была предельно проста – «изводить государеву измену». Причём «изменников Родине» определяли те же, кто и карал. Опричники-беспредельщики могли обвинить и извести любого человека без всякого классового подхода. Доказательная база добывалась «с помощью спецсредств» любимца царя Малюты Скуратова. Выжившим самыми мягкими из приговоров были обезглавливание и повешение…
Болезненное представление окружающего мира с лёгкой руки венценосного хозяина передалось его «крыше». Понятия добра и зла словно поменялись местами. Извращённое мироощущение опричников выразилось даже в названии. Смысл старинного русского слова «опричь» – не что иное, как «кроме». Ад представлялся христианину как «тьма кромешная», «небытие». Значит, кромешники – это люди, одержимые ненавистью к миру, слуги абсолютного зла.
По указке царя «санитары общества» взялись исправлять и нравы. Под предлогом борьбы с пьянством окончательно задушили демократию в Новгороде. Разговевшихся любителей повечевать в рождественские праздники гнали кнутами и топили в волховских прорубях. Погибло много бояр, купцов, цеховиков. Именно этот факт и привлекал внимание советских историков. То, что вместе с боярином гибла и дворня, – мелочь, недостойная марксистско-ленинской науки.
Терроризируя население, Грозный создал совершенно особую концепцию власти. Он полагал своё величие абсолютным, равным Божьему, и потому лишал подданных права обсуждать его поступки. Подобный «культ личности» пророс там же, на территории Кремля, четыре столетия спустя. Такой же болезненно подозрительный вождь с помощью уже «красного террора» возродил абсолютную власть одного.
И снова историческая параллель. От истребления Россию спасла внешняя угроза. В разгар Ливонской войны крымский хан поклялся не совершать набегов на Россию, если Иван IV снимет с южных границ регулярные войска. Но коварный Девлет-Гирей в 1571 году нарушил договор (как Гитлер в 1941 г., договор Молотова – Риббентропа), прорвал ослабленную границу и двинулся на Москву. Царь бросил клич «братьям и сёстрам», всем, кто может носить оружие, в том числе и опричникам. Однако «особые люди», словно заградотряды, применили оружие не против врага, а направили его в спины героев-ополченцев. В отличие от 1940-х народ-победитель разобрался и с внешним врагом, и с внутренней заразой. А «обмнутый своим окружением» батюшка-царь поддержал массы. Были казнены князь Вяземский, князь Черкасский, Василий Грязной, даже любимый воевода Алексей Басманов…
Однако то была верхушка, и не вся. Самый страшный злодей Малюта Скуратов сбежал на фронт, там на Ливонской войне и погиб. Его же зять Борис Фёдорович Годунов сумел уцелеть при дворе. Ловко породнившись с царской фамилией, выдав за Фёдора Иоанновича свою сестру, бывший опричник, царский окольничий и вовсе сменил последнего Рюриковича на троне.